не имею я повеления, — то и счел я долгом объясниться об оном с его высокопревосходительством, который с своей стороны отъезжая ныне к вашему сиятельству объявил мне, что он не оставит, заехав к отбывшему вчерашнего же числа барону де-Гееру, представить обо всем в подробности вашему сиятельству, для положения на мере образа приведения к концу предприятия оного».
Гр. Буксгевден, естественно, не мог не быть озадачен этим оборотом дела, о котором он знал совсем в другом смысле не только от Спренгтпортена, но и от министра иностранных дел, и которое было так сказать освящено исключительными знаками монаршего внимания.
«Предлог сей, — писал он гр. Румянцеву в той же бумаге 22-го числа, — толико странным мне кажется, что нахожусь в нерешительности, отнести ли оный перемене в расположении барона де-Геера, чему однако, особенно при дальних успехах наших, причины не вижу, или неясному намерений его объяснению сделанному вашему сият-ву от барона Спренгтпортена, истолковавшего при представлении мне барона де-Геера желание его в такой же силе, — или же торопливости, с какою барон Спренгтпортен видит иной предмет по живому воображению своему, во всяком случае спешу о сем уведомить ваше сиятельство, дабы предупредить непосредственной к барону де-Гееру посылке всемилостивейше назначенного ему награждения».
Гр. Буксгевден, не получив еще тем временем бывших уже в дороге рескриптов, просил гр. Румянцева препроводить их к нему для передачи, по принадлежности лишь тогда, когда будет принесена требуемая и обещанная де-Геером и депутатами присяга.
Румянцев был очень рад, что не отправил пожалованных наград прямо по назначению, а адресовал их Буксгевдену. Ему также странным казалось это уклонение от присяги людей, которые сами сначала на нее вызвались, и «весьма любопытно» было ему иметь сведения о последующем ходе этого дела. Государь с своей стороны изъявил согласие на то, чтобы пожалования были вручены барону де-Гееру с товарищами не ранее как по принесении ими присяги [18].
Расследование этого в некотором роде крупного скандала обрисовало еще раз личность Спренгтпортена, пользовавшегося в Петербурге таким почетом и уважением. Барону Гееру повторено было приглашение исполнить долг, им и депутатами добровольно на себя принятый, — при чем исчислены были «выгоды, кои всех их за сим ожидают, и сколько, напротив, потеряют они, ежели останутся упорными». На это Геер прислал губернатору Эмину, от 15-го марта, следующее письмо, которое приводим в переводе с французской копии. Самое письмо было написано по-шведски.
«Согласно приглашению в. пр-ва прибыть в Борго вместе с представлявшимися г. главнокомандующему армией двумя депутатами, для получения там более подробных сведений по одному важному делу, именно о немедленном принесении верноподданнической присяги Его Императорскому Величеству, — о чем мы будто бы просили, — вы позволите мне дать разъяснения, которые покажут что во всем этом должно быть какое-нибудь недоразумение.
«В воскресенье, 21 (9) февраля, когда императорские русские войска вступили в Ловизу, я находился там с секретарем экспедиции, камер-юнкером Роткирхом. Сколько по долгу, столько по нашим делам мы тотчас представились его с-ву главнокомандующему гр. Буксгевдену, чтобы получить от него разрешение возвратиться в наши поместья, и воспользоваться охранными листами (sauvegarde) для нашего там обеспечения. Такова была цель нашего посещения графа, и во время разговора не было речи ни о чем таком, что могло бы привести к приписываемому нам желанию принести присягу верности. Представившись, таким образом, главнокомандующему исключительно по нашим собственным делам, мы никаким образом не можем присвоить себе звания депутатов. При одном частном разговоре с его пр-вом бароном Спренгтпортеном относительно присяги, я, правда, изъявил готовность сообразоваться с ней (de my conformer), но не ранее того, как все жители могли и должны были бы надлежащим образом принести эту присягу. Впрочем, признавая отеческие попечения Его Величества Императора о благе этой страны и её населения, чему мы получаем при настоящих обстоятельствах самые наглядные доказательства, я обязываюсь не предпринимать ничего такого, что не было бы согласно с честью и с моим долгом в отношении сколько Короля, столько и Императора».
Депутатов Брунноу и Мориана, этих старинных друзей Спренгтпортена, рескрипты о награждении коих подписанные Государем лежали теперь на столе главнокомандующего, — оказывается вовсе не было, и на сцене были только де-Геер и еще новое лицо, Роткирх, о котором Спренгтпортен вовсе не упоминал.
«Относительно согласия де-Геера и Роткирха сделать присягу, — писал по этому случаю гр. Буксгевден министру иностранных дел, — действительно говорено ими мне не было. Я недоумевал о сем уже тогда, как губернатор Эмин известил меня о уклонении его, де-Геера; но все еще думал что г. генерал Спренгтпортен не мог бы никак поступить так легко с донесениями своими и о таких вещах, которые должны доходить до высочайшего усмотрения Государя Императора. Ныне, после такового отзыва от г. де-Геера, где о приведенных г. Спренгтпортеном депутатах Брунноу и де-Мориан и совсем не упоминается, должен я утвердиться, что он, г. генерал, выдумывает вещи и представляет их как хочет. Это служит доказательством, с каким расположением исполнял он и самую высочайшую волю; а чего бы собственно я мог ожидать себе от него впоследствии!»
После этого рескрипты, табакерка с портретом и анненские кресты возвращены в Петербург. Но барон де-Геер тем не менее в конце 1808 г., когда звезда Буксгевдена уже закатывалась, получил если не табакерку, то орден св. Анны 1 ст. при весьма лестном рескрипте.
Барон Спренгтпортен должен был, разумеется, быть очень сконфужен этим инцидентом, рисовавшим его своеобразными красками. Ничего однако не бывало. Он признавал себя правым, а виноватыми губернатора Эмина и его начальника гр. Буксгевдена. Что ответил он последнему на его по этому случаю вопрос?
«Если, — писал Спренгтпортен, — он (губернатор Эмин) говорит вам, что барон де-Геер отказывает в присяге, которую сам предложил вместе с другими, дворянами, он ошибся в чувствах их одушевлявших. Г. де-Геер и его соотечественники здесь, там, везде — вовсе не отказывались и не откажутся от присяги. Они отказываются только требовать того, что законы войны и право сильного должны им приказать исполнить, и это совершенно естественно. Люди чести не могут просить сделаться клятвопреступниками; но они исполнят даже с удовольствием долг признания нового Государя, когда им это прикажут. Руководясь этим принципом, г. де-Геер и его сотоварищи охотно себя предложили и даже просили ваше сиятельство о принесении присяги на верность. На основании этого же принципа я предложил ее вам, и вы, в силу ваших полномочий, могли ее приказать, чтобы не возвращаться к этому предмету».
То же самое, но уже с тоном осуждения, он писал гр. Румянцеву: «Странно, желают запутать такую простую вещь, как
