— Вас ищут?
— Да.
— Такие же банды?
— И менты, и банды. Зверь давно в тени прятался. Но настал час.
Я прислушиваюсь к словам Ризвана. Он усмехается, проводя рукой по бороде.
— Я тебе не Шехерезада. Так что в рот мне не заглядывай!
Внезапно слышу звук посторонний. С улицы доносится.
— О, — ухмыляется Ризван, выглядывая в окно. — Разошёлся Зверь… Сиди. Сейчас вернусь.
Я смотрю за направлением его взгляда. В окно выглядываю. Столбенею от увиденного. Глаза на лоб лезут. По коже озноб проносится. Дерёт так, что становится дышать невозможно.
Из окна видно баню. Издалека, конечно. Но на улице светло ещё. Так что разглядеть всё можно. И услышать тоже можно. Дверь входная хлопает. Воздухом звуки заносит.
Крики. Вой. Стоны протяжные. Женские стоны.
Меня колотит. Женщина орёт так, как будто с неё кожу заживо сдирают. Но потом слышится ещё один крик. Более сильный и громкий. И снова стон. Протяжный. Воющий стон голодной самки.
Взгляд сам возвращается на исходную точку. Моргаю. Часто-часто. Чтобы забыть увиденное. Но глаза словно приклеенные смотрят и смотрят.
В грудь что-то бьётся. Тупое. Но колющее. Больно давит.
Картина непривычная для моего взгляда. Я знаю, что такое секс. Но всегда это иначе представляла.
А тут… Просто похоть. Животная. Злобная. Голая. Ничем не прикрытая. У стены бани стоит Зверь. Абсолютно голый.
Я обвожу взглядом мощное обнажённое тело Зверя. Спина вздувается мышцами. Твёрдые ягодицы сокращаются быстро и двигаются на предельной скорости.
Зверь трахает кого-то, прижав к стене бани. Светло. Вой и крики женщины далеко по улице разносятся. А ему плевать. Он знай — вколачивается в тело без устали. Его огромный орган вбивается до убора, выбивает из глотки женщины крики громкие.
Я смотрю и не могу с места сдвинуться. Даже моргнуть не могу. Это чересчур грязно и пошло. Отвязно. Со стороны посмотреть, Зверь бабу несчастную так дерёт, как будто насилует. Но стоны довольные сами за себя говорят. Ей нравится быть использованной так.
— Ещё! Ещё! — вырывается женский крик. С хрипом и воем.
Узнаю в этом голосе… Кристину. Потом Зверь немного положение меняет. Вижу светлые волосы Кристины. Она изгибается, как червь на крючке, и так двигается, будто сама на огромную дубину Зверя насаживается.
Он ускоряется. Кристина стонет. Отвязно стонет. Ей хорошо. Приятно. Она довольна.
В груди бушуют странные чувства. Словно кипятком плеснули, а потом солью присыпали и растёрли.
Саднящее чувство. Ранящее. Продирающее насквозь.
— Не завидуй! — слышится голос мужской.
Меня от окна ветром сдувает. Краснею, как свёкла. До самых ушей. Как будто меня на чём-то постыдном застукали. Так и есть, на самом деле.
Ризван застал меня на подглядывании. Или это не считается подглядыванием?
Кристина орёт и стонет так, что слышно, наверное, даже на кладбище.
— Поешь лучше…
Кавказец подталкивает в мою сторону кусок пирога и кружку с чаем. Под мышкой свёрток держит.
— Соседи гостеприимные и щедрые, — усмехается.
Гостеприимные и щедрые — ага. Верю.
— Вас так боятся, что готовы всё отдать. Лишь бы поскорее уехали.
— Не беспокойся. Уедем скоро… На рассвете выдвигаемся…
Кавказец садится на пол. По-турецки ноги скрестив. Пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом. Но крики Кристины всё равно добираются до моих ушей.
— Не завидуй, — повторяет Ризван.
— Чему завидовать? — огрызаюсь я.
— Кончает без перерыва. Может быть, этому? А тебя неслабо так об пол приложили, — усмехается в бороду кавказец.
Ризван разворачивает свёрток. Сталь блестит так, что глаза бликами режет. Головорез берёт в руки точило.
Лезвия устрашающие перед собой раскладывает и начинает их точить. Вжик-вжик. Звук громкий. В уши вкручивающийся. Но отвлекает от визгов распутной девки.
— Я не завидую ей, — повторяю я.
Но чувствую, что есть во мне какая-то досада. Меня за человека не держат. Хотят, как сучку для вязки, использовать. Ни капли тепла и человеческого отношения.
— Аппетиты у Зверя огромные, — неторопливо говорит Ризван. — Затрахать до смерти может. И порвать так, что жопу потом месяц восстанавливать надо будет.
— Мне дурно слышать такую грязь, — бормочу я.
— Не кривься, дурочка. Это хорошо, что Зверь свою дурь голодную на другой бабе спустит. И не бледней от грубых слов. Привыкай. Радуйся, что Зверь тебя на особом положении держать хочет. Не как шлюху. Для Зверя все бабы — шлюхи. Как эта, например, — кивает в сторону окна. — А шлюхами Зверь привык делиться со всей братвой. Понимаешь?
Глава 23. Арина
Кристина опять взвыла протяжно. Закричала. И охать начала. Гортанно и низко. Похабно.
— Кажется, до задней двери добрался! — хохочет Ризван. — Сейчас продолбит её насквозь, потом другим передаст. Ждёт её заебательски долгая ночь.
Сглатываю ком в горле.
— С тобой тоже делится?
— Делится. Я сам не беру, — Ризван сосредотачивается на своих лезвиях.
— Почему?
— Что почему?
— Почему не берёшь то, чем Зверь делится, — уточняю я.
— Жена у меня есть. Других женщин мне не надо, — спокойно объясняет мужчина.
— Она знает, чем ты занимаешься?
— Знает. Поэтому далеко и надёжно спрятана.
— Ясно.
Говорю так, хотя мне ничего неясно.
— У Зверя тоже жена есть? Вернее, была. Жена и сын?
Кавказец кивает.
— Умерли? Как?
— У папаши своего при случае спросишь. Если пересечёшься с ним, конечно.
Опять меня носом в родство какое-то тыкают. Вот и участковый говорит, что я деду не родная внучка была.
— Даже если я не родная деду, что это меняет? Я всю жизнь в деревне прожила. Дальше города не ездила. А это всего сорок километров…
— Радуйся. Со Зверем покатаешься по миру, — хмыкает Ризван.
Мороз по коже продирает. Покататься со Зверем. Внезапно мир начинает огромным казаться.
Я конечно знаю, что наша деревня — это ничто. Пыль. Но только сейчас понимаю, что скоро мне предстоит покинуть знакомые места.
Я не знаю, что там меня ждёт. И это пугает. До рези в животе. Пытаюсь подумать о другом. Но словно нарочно слова изо рта выскальзывают:
