Я занимаю место на заднем сиденье рядом с Ризваном. Мужчина кренится на бок, уткнувшись лбом в стекло. Осторожно нащупываю пульс. Бьётся. Но слабо. Как ниточка. Едва заметно.
— Он выживет?
— Будем надеяться, — скупо говорит Рустам.
— Я ему говорил, бери волыну. Пуля быстрее ножа, — хмуро огрызается Пятый. — Ещё бы он меня послушал!
— Мне не верится, что всё закончилось, — шепчу.
Как будто сама с собой разговариваю. Внедорожник резво несётся по бездорожью, взметая веер из снега вверх.
— Скажи, что через полчаса будем на месте! — просит Рустам, перебрасывая Пятому рацию.
— Принято, — трескает рация. — Вылет ровно через полчаса. Местные власти уже что-то пронюхали. Пошевеливайтесь.
Думаю о горе трупов, оставленных позади. Где-то там лежит и труп отца. Обезглавленный.
— Хотел удрать в этот лесок, — объясняет Рустам, ткнув пальцем в окно, за которым виднеется лес вдалеке. — Не получилось.
— Его похоронят? Нехорошо бросать человека так…
— Как он тебя много лет назад в лесу помирать бросил? — хмыкает. — Собаке собачья смерть. Занятно ему вернулось.
Потом Рустам замолкает. Сосредотачивается на дороге. Время поджимает. Машина несётся на предельной скорости. Мы едва не попались. Вдалеке уже слышатся завывания сирен. Но к тому моменту мы уже торопливо поднимаемся по трапу.
— Чей это самолёт?
— Одолжил. У Эмира, — нехотя говорит Рустам. — Заломил цену как за полцарства! Но оно того стоило.
Внутри самолёта роскошная обстановка. Словно мы находимся в отеле премиум класса.
Беспокойство покидает тело, лишь когда частный самолёт в воздух взмывает.
Но облегчение лишь частичное. Потому что хороший и преданный друг находится без сознания. Едва жив. Одной ногой в могиле. Но Зверь уже обо всём договорился. На родной земле нас встретят врачи. Ризван выкарабкается. Иначе быть не может!
Рустам с друга глаз не сводит, крепко держа меня за руку. Пальцы почти до хруста сжимает.
— Если бы тогда не вспылил, ничего не было, — признаётся.
— И Порох неизвестно сколько бы ещё находился рядом, тенью. Отравлял нам жизнь.
Силой заставляю Рустама повернуть лицо на меня. Глаза в глаза. Они у него такие тёмные. Полные демонов. Готовых разорвать на куски всякого, кто обидит то, что ему принадлежит. Сейчас я их не боюсь. Всматриваюсь до боли, не мигая.
— Можешь отдохнуть, Малая.
— Не хочу. Я боюсь, что всё снова вернётся. Назад. Не хочу обратно. Хочу домой…
Всё плывёт перед глазами. Только сейчас напряжение плотину прорывает. Бурным потоком слёз. Я столько в жизни не плакала. Как сейчас.
Промочить одежду любимого горечью слёз, смывая всё, что было.
— Рёва моя…
Рустам сам меня поднимает. Усаживает на мягкий диван, держа на коленях. Баюкает на себе. Ничего не говорит. Но бережно держит. Лечит прикосновениями. Он умеет быть нежным. Но на грани срыва.
Так приятно по самому лезвию идти, пробуя выдержку. Почти сходя с ума. Останавливаясь в последний миг.
Мы не одни.
Надо об этом помнить. Но так трудно держаться, когда желанное рядом. На расстоянии вытянутой руки.
— Это твоё, — внезапно говорит Рустам, доставая кольцо.
То самое, что он мне подарил, незадолго до покушения Пороха. Рустам целует руку, надевая кольцо. Только теперь оно немного свободнее, чем раньше.
— Похудели. Наверстать придётся, — и припечатывает. — Будешь моей женой.
Снова не спрашивает. Утверждает. Обязывает. Навязывает диктат воли.
Иначе не будет. По-другому и не хочется.
— Я тебя люблю, — тихо-тихо говорю, глядя в глаза.
Рустам дёргается как от удара током. Даже дышать перестаёт. Замирает. Сумрак в его глазах становится смертельно опасным.
Через миг накроет. Погребёт под собой.
— Хочу тебя навсегда! — заявляет. — Одним пацаном не отделаешься. Нарожаешь мне кучу Зверёнышей.
— Нет. Не только, — сквозь слёзы. — Девочек тоже хочу.
Сурово губы поджимает.
— Тогда придётся делиться.
Не понимаю.
— Этим, — кладёт мою ладонь на свою грудную клетку.
Она ходуном ходит. Ткань толстовки влажная и горячая. Кровью пропитанная. Как наша история — жестокая история любви. Такую выдержит не каждый.
— Сейчас здесь место только для тебя. Так много всего, аж кипятком ошпаривает. Придётся тебе делиться, Малая…
Сердце сбивается.
Такое признание Его чувств для меня дороже всего.
— Поделюсь. Я всё для тебя отдать готова. Твоя.
Навсегда.
— Мой старший брат мёртв. Всё его — теперь моё. Ты станешь моей.
— Я не вещь, чтобы переходить по наследству, — пытаюсь возразить.
Сильная ладонь сдавливает губы.
— От тебя нужно лишь одно — наследник. Родишь — проваливай. Но до тех пор… — властно в тело впечатывает. — Ты — моя послушная вещь. Умелая и ласковая в постели.
Отталкивает, ухмыляясь:
— Я не хочу терять время зря. Раздевайся…
Конец
