Пальцы её тонкие мерещатся. Едва ощутимые прикосновения. Нежные и осторожные прикосновения к коже головы. Как она волосы трогает.
Так их только моя жена перебирала. Раньше. Просила, чтобы отрастил чуть длиннее, и ерошила короткий ёршик волос.
Но девка эта ко мне прикасается иначе.
В ней другие эмоции. Всё иное. Чужое. Волосы тёмные. Глаза зеленющие. Яркие. Огромные. Как у куклы рыдающей.
Губы пышные. Дурные. От них дух вышибает. Разум туманит. Нереальная она. Долбануться можно, как нервы на раз перекусывает и нутро в фарш сминает.
Смотреть опасно. Пульс лупит по вискам. Как молотом. Кровь срывается и херачит жарким водопадом к члену. Смотришь на неё — словно на костре поджаривает. Хочется и продолжить эту пытку, и прекратить. Разодрать на куски.
В голове тысячи способов. Один другого грязнее. Похотливее. Развращённее. Там везде она вокруг меня теснотой обёрнута.
Её руки и губы. Пальцы. У Малой тонкие, изящные пальцы. Мягкие ладони. Хочется их в деле попробовать. Как будет ствол наяривать? По всей длине, ладонью? Или пальцы даже кольцом сомкнуть вокруг моей дубины не сможет? По-любасу не сможет. У неё маленькие руки. Придётся постараться, чтобы схватить ствол. Сильно. Жёстко.
Вмиг дурею.
Её пальцы на моём стволе. Мне кажется, она умеет брать жёстко и сильно. Деревенская же. К работе приучена.
Но я чувствую в ней и другую силу. Нутром звериным чую, что она с гонором и голосом. Только не громким. Тихим. Но таким пронизывающим, что может в рог скрутить. От похоти. От желания распробовать её.
Меня несёт куда-то. Терпение на исходе. Трахаться хочется дико. Грязно и жёстко, но чтобы с ней. Чтобы выла, как сука продолбленная, и всеми щелями под ствол подставлялась, вымаливая ещё и ещё. Трындец.
Не только я, но и парни дуреют. Меня боятся, но не могут удержаться от соблазна. Хотя она вроде не качает жопой напоказ, не выставляет своё тело. Даже трусы на ней — парашюты, блять, реальные. Ни верёвок, ни кружев, ни бантиков… Чем там ещё бабы свои щели между ног и булок прикрывают, так, чтобы соблазнить.
В дочке Пороха нет этого ни капли. Она не показывает себя, прячется под шмотьём просторным. Но хочется сорвать уродские шмотки. Посмотреть. Потрогать.
Провокация ходячая. Тряпку выронила, а братаны, как шакалы голодные, лай сдержать не могут. Потому что эта тряпка жалкая задницу её сочную облепляла и дырок её касалась. Не трусы, а соблазн грёбаный. Всё, что её касается, каким-то дурным становится. Уверен, не забери я у Сабита эти трусы, он бы потом ими свой хрен надрачивал. Вертел её мысленно по-всякому.
Но она — моя. Вся. Только мне позволено хотеть её так, что непонятно— то ли сгнобить мечтаю, то ли подольше оттянуть момент.
— Распечатал дочку Пороха? — слышится негромкий голос Ризвана.
— У меня бабы неделю не было. Я эту мелкую болтом насмерть забить могу, — криво усмехаюсь. — Голодным трону — разорву все дырки. Кровью истечёт. Не для того она мне нужна.
— Да? Зачем тогда в баню звал? Подразниться? Или над ней поржать? Ткнуть лицом в то, что она тебе принадлежит? — спрашивает Ризван.
Я не отвечаю. Нет у меня ответа. Просто в голове перемкнуло ненадолго. Но потом разум вернулся. И всё встало на свои места.
— В больницу её поведёшь? На искусственное оплодотворение? — продолжат пытать Ризван. Глаза тёмные блестят. Словно ему весело.
— Нет. Делать мне больше нечего — бабло на неё тратить. Так справлюсь. Залью семенем до самых кишок, чтобы понесла. Но сейчас мне другая нужна баба. Разболтанная.
— Боишься порвать дочь Пороха?
— Не боюсь. Знаю. Так что давай… Пошевелись. Бабу мне найди. А ещё лучше двух. Пар немного спущу. Потом наведаюсь и к пороховскому отродью. Надо поскорее ей ребёнка заделать и сплавить с глаз долой.
— Уверен, что с первого раза получится?
— Вставить ей? Ты чё, блин, нарываешься?
— Не про тебя речь. Иногда бабы не залетают с первого раза. Я со своей женой много ночей провёл, прежде чем она забеременела.
Останавливаю речь Ризвана. Он понимает меня и переключается на другую тему.
— Ладно. Кажется, есть у меня одна баба на примете. Раздолбанная и готовая на всё. Тебе она точно понравится — усмехается Ризван.
— Давай её сюда! И парни пусть тоже разомнутся. Только без лишнего шума!
— Ну так поделишься? — предлагает Ризван.
— Ты раздолбанные объедки после меня хавать не станешь, — кривлю губы.
— Я не про себя говорю. Я вообще никого подбирать не стану. Ни гулящую, ни нетронутую, будь она хоть трижды девственницей. У меня жена есть. И сын.
Слова Ризвана о семье в груди яркой болью отдаются. У него есть семья. У меня ни хрена. Пустота. Вакуум сосущий.
— Извини, — тут же произносит друг.
— Не извиняйся, брат. Перед ладонью своей извинись. Она у тебя явно волосатая, — смеюсь. — И бабу мне дай. Срочно. Дымится всё…
— А-а-а… Всё-таки дочь Пороха умеет зажечь?
— Ты прикалываешься, что ли? — зверею почти мгновенно. — У меня от неё только изжога и желание со свету сжить. Сгноить падлу. Жаль, нельзя… Иначе все планы прахом пойдут.
— Я так и понял. Ухожу за гулящей бабой, — поднимается Ризван. — Скоро развлечёшься перед долгой дорогой.
Глава 22. Арина
Недолго в бане побыть успела. Или долго. Всё как во сне. Как в адовом котле. Это всё жар бани рассудок помутил.
Иначе бы я представить не могла, как сама по своей воле касаюсь этого Зверя. Осторожно и изучающе. Пробуя границы. Нет их.
Он суров, жесток и опасен. Это ходьба по тонкому весеннему льду.
Лучше не соваться. Иначе один неверный шаг — уйдёшь с головой под воду. Леденящую. Обжигающую до самого нутра.
Привожу себя в порядок. Умываюсь и надеваю нормальную одежду. Замираю в долгом ожидании.
Рядом кавказец опять появляется. Сидит, документы мои листает. Паспорт.
— Откуда взял? — спрашиваю. — Отдай.
— Сядь! — рявкает кавказец. Потом чиркает зажигалкой под нижним концом паспорта и сидит. Поворачивает так и сяк. Вертит. Жизнь мою сжигает.
— Что ты делаешь?
Внутри всё обмирает.
— Нет больше Арины Поповой, — мрачно произносит головорез. — И чтобы ты знала, день рождения у тебя не в тот день.
Слова Ризвана гудят в ушах. День рождения не в тот день. И жизнь не моя, а чужая. И грехи, долги неподъёмные — не мне принадлежат.
Тошно на душе становится.
— Ляг, отдохни, — советует кавказец. — В дороге придётся часто пересаживаться. Не будет времени поспать или отдохнуть. Настороже надо быть.
