Странная женщина появилась у его правого плеча.
— Так вам это не нравится? — спросила она.
И Карло снова посмотрел на нее с холодной улыбкой. О, когдаэто дурачество закончится, он заставит ее хорошенько за это заплатить. Когда онсдерет с нее одежду и зажмет ее рот рукой и она будет полностью в его власти.Ничего особенно жестокого, так, небольшой урок. И он уже представил себе, какзасовывает пальцы за эту широкую вышитую ленту и раздирает ее.
— А ну сними это, моя дорогая, — тихо,холодно-приказным тоном произнес он. — Сними это с меня, и поживей!
Она стояла рядом с ним, опустив руки вдоль тела, и онсмотрел на ее большую кисть, на ее пальцы, невозможно длинные, тонкие и белые,для которых даже перстни казались слишком большими: рубины и изумруды. О, онабыла отнюдь не бедной, эта женщина! Рубины, изумруды и эти жемчужинки вволосах!
Неожиданно выбросив правую руку вперед, Карло схватилкрасавицу за запястье и притянул к себе на колени.
— Мне это не нравится, — шепнул он ей наухо. — И я укушу тебя за твою хорошенькую шейку, если ты сейчас же непротянешь руку и не расстегнешь пряжку.
— Ох, неужели вы так поступите со мной? Неужели? —спросила женщина без тени страха.
Между тем с ним что-то происходило. Когда он смотрел на нее,на ее совершенное лицо, сознание его прояснялось, однако в теле еще сохраняласьхмельная слабость. В передней части лба накапливалась тупая боль. Предплечьябыли так крепко связаны, что левой рукой он не мог, скорее всего, дотянуться дошеи женщины. Но, если бы понадобилось, он в одну секунду мог бы сломать ей рукуи повалить на пол. И тогда бы все кончилось. Но Карло был слишком пьян дляэтого. Ему вообще не нужно было сюда приходить.
— Сними с меня ремень! — приказал он ещераз. — Живей!
Незнакомка смотрела на него в упор, не отвечая. И вдруг онпочувствовал, что она как-то обмякла и зашевелилась у него на коленях. И в тотже момент заметил, что ее черные глаза в самом центре чуть отсвечивают синевой.Лицо ее, приближаясь, загораживало ему свет. Она была так близко, что ончувствовал ее дыхание. Оно было столь свежим и чистым, что он опять возжелалее, как возжелал бы, даже если бы она была дурнушкой, за одну лишь свежесть, заодну лишь юность.
В этот миг ему была нужна плоть. Ее губы коснулись губКарло, и он неожиданно для себя закрыл глаза и невольно отпустил ее запястье.Но женщина не двинулась с места. А последовавший затем поцелуй потряс его,вызвав желание настолько сильное, что, казалось, в этот миг не было ничеговажнее.
Он отстранился от нее и коснулся головой спинки кресла.
— Сними ремень, — сказал он мягко, ласково. —Давай же, я хочу тебя! Я хочу тебя... — повторил он шепотом. — Зачемты провоцируешь меня, глупая женщина?
— Но я не женщина, — прошептала она как раз в тотмиг, когда он закрывал ее рот своим поцелуем.
— Хм-м-м-м... — Карло слегка нахмурился. Что-топротиворечивое, жутко противоречивое было в ее глупой шутке. А его наслаждениебыло ленивым, воюющим с опьянением, и он лишь смутно осознавал, что онапереложила его руки на подлокотники кресла и прижала их ладонями. Мягко,игриво, мучая его каждым жестом, и очень, очень странно...
— Не женщина? — Что-то совершенно неземноечувствовалось в текстуре ее губ. Они были такие сладкие, такие мягкие и в то жевремя не... — Тогда кто же ты, — прошептал он, растягивая губы вулыбке, не прекратив поцелуя, — если не женщина?
— Я Тонио, — выдохнула она в его рот. — Вашсын.
— Тонио.
Карло открыл глаза, и еще до того, как осознал сказанное, поего телу пробежала ужасная, болезненная судорога, в голове зазвенело, рукирванулись, чтобы одновременно и отшвырнуть женщину, и удержать ее, и схватить,и скинуть. Из горла у него вырвался дикий крик.
А красавицы уже не было на его коленях. Она стояла передним, вернее, возвышалась над ним и глядела на него, и в этот миг Карло понялвсе, понял весь этот маскарад, понял, что происходит, и обезумел.
Его ступни елозили и колотили по полу, руки пыталисьвырваться из ременной петли, голова моталась из стороны в сторону.
— Федерико! — ревел он. — Федерико! —ревел, продолжая яростно вырываться и биться, ревел без слов, тщетно вгрызаясьпятками в каменный пол.
А потом внезапно, совершенно внезапно, словно вмиг поняв,что кресло не двигается, что он беспомощен, что он не может сделать ничего,замолк и замер.
А она смотрела на него сверху вниз и улыбалась.
Склонив голову набок, он откинулся на спинку кресла. Егошироко распахнутые глаза испепеляли ее взглядом, а она смеялась, низким изатаенным смехом, таким же хрипловатым и чувственным, как ее голос перед тем.
— Не хотите ли еще раз поцеловать меня, отец? —прошептала она, а на ее красивом лице, на ее безупречном белом лице застыла вэтот миг самая что ни на есть милая и безмятежная улыбка!
Карло плюнул в нее.
Стиснув зубы, вытянув руки, пытаясь схватить еерастопыренными пальцами, плюнул еще раз.
А потом отпрянул назад, дрожа, еще больше заваливаясьголовой вбок: все, все стало вдруг ему абсолютно ясно, и он был поражен совершенствомзадуманного и осуществленного плана.
Сцена, бесконечные разговоры о его красоте и мастерствеиллюзии, о том, что перед огнями рампы он выглядит как воплощенная женщина, аеще эти руки, эти страшные, ужасные руки, а еще эта кожа!
Карло почувствовал, что его сейчас стошнит. И стиснул зубы инапряг всю свою волю, чтобы не поддаться панике и не дать ей насладиться егоунижением. Но прекратить рев и стон — рев и стон сквозь стиснутые зубы — он немог.
Ей. Она! Он закрыл глаза, содрогаясь. Его мутило. Онсглотнул рвоту и задрожал еще больше. А когда открыл глаза, перед ним былТонио, конечно же, Тонио, державший в руках огромный французский парик из белыхволос с жемчужинками.
Улыбка сошла с его лица. В стеклянном взгляде широкораскрытых глаз читалось презрение.
Он, как доспехи, снял с себя черный корсет. Отвязал юбки, иони упали на пол. И вот, в смятой белой рубашке и бриджах, с влажными ирастрепанными волосами перед Карло предстал громадный, опасный, как хищник,мужчина. За поясом у него был кинжал с ручкой, инкрустированной драгоценнымикамнями. Шагнув из кучи смятой тафты на полу, он взял кинжал в руку — своюдлинную руку.
Карло снова подавил рвоту. Во рту был отвратительныйпривкус. Молчание мерцало между ними теперь, как вибрация тончайшей проволоки.
