Его сердце колотилось, пот лил по нему градом. Вот она, ценапобега! Но у него была она! Хотя он еле мог видеть ее; свет пробивался в каюткусквозь щелочку в занавесках.
— Я хочу его видеть, — прошептал он, борясь снеприятной болью в груди, — я хочу видеть...
— Что вы хотите видеть? — прошептала она.
Голос у нее был хрипловатый, низкий и абсолютно бесстрашный.И она была венецианкой, да, венецианкой, как он и надеялся!
Карло рассмеялся:
— Вот это! — И, развернувшись к ней, рванул вверхвуаль. — Твое лицо!
Он упал на нее и закрыл ее рот своим, прижимая ее кподушкам. И тут же почувствовал, как ее тело напряглось и она подняла руки,чтобы удержать его.
— Что же ты думала? — Он распрямился, облизал губыи глянул прямо в ее черные глаза, мерцавшие в полутьме. — Что можешьиграть со мной?
Женщина смотрела на него с каким-то чрезвычайно страннымизумлением. В ее выражении не было ни кокетливого возмущения, ни фальшивогостраха. Она просто смотрела на него так, будто была им заворожена, будтоизучала его, как могла бы изучать нечто неживое, и она казалась ему сейчас, вполутьме, более красивой, чем любое создание, какое он когда-либо видел.
Невозможная красота! Карло ждал, когда же все кончится,когда наступит неминуемое разочарование и он увидит в ней неизбежные изъяны. Нопока незнакомка была столь прелестна, что ему казалось, будто он знал этукрасоту всегда, что она таилась в каком-то маленьком тайничке его души, где онпохотливо и бесстыдно шептан богу любви: «Дай мне это, именно это, и это,именно это!» И вот оно перед ним! И ничто в этом лице не кажется ему чужим. Ниее глаза, такие черные, с загнутыми вверх ресницами, ни упругая кожа на скулах,ни этот большой, соблазнительный, удивительно красивый рот!
Карло коснулся ее кожи. Ах! Отнял пальцы, а потом провел имипо ее черным бровям, по скулам, по губам.
— Тебе не холодно? — выдохнул он. — А теперья хочу, чтобы ты по-настоящему меня поцеловала!
Слова эти прозвучали как стон, вырвавшийся у него, и, взявее лицо в ладони, он прижал ее к спинке сиденья и стал страстно целовать,отрываясь на миг и снова и снова целуя.
Похоже, красавица колебалась. На одну секунду емупоказалось, что она словно окаменела, а потом с решимостью, которая егопозабавила, отдалась поцелую: ее губы раскрылись, и тело обмякло, и тогда он —несмотря на все свое опьянение — почувствовал между ног первое шевеление.
И засмеялся.
Откинулся назад на подушки. Между занавесками мелькалитусклые вспышки света. А ее лицо казалось слишком белым для человеческого. Ноона была человеком. Да, да, в этом уж он убедился!
— Ваша цена, синьора? — Карло повернулся к ней иоказался настолько близко от нее, что ее белые напудренные волосы сталищекотать ему лицо. Женщина глянула на него, чуть не коснувшись егоресницами. — Что вам нужно, чего вы хотите?
— А чего хотите вы? — раздался тот же глубокий,хрипловатый голос. От этого звука Карло почувствовал спазм в горле.
— Ты знаешь, что я имею в виду, милая... —промурлыкал он. — Сколько тебе заплатить за удовольствие раздеть тебя?Такая красота требует вознаграждения. — И он слегка коснулся губами еещеки.
Но она подняла руку.
— Вы попусту тратите то, чем могли бы долгонаслаждаться, — ответила она. — А с вас я не возьму ничего.
* * *
Они были в комнате.
Перед этим долго поднимались по лестнице, все вверх, вверх,по сырым ступенькам, и ему это не нравилось. Такое заброшенное место! Повсюдушмыгали крысы, он даже слышал их писк. Все это было не важно: таинственнаякрасавица напоила его такими страстными поцелуями, и у нее была такая кожа,такая кожа, что за нее можно и убить!
А теперь они находились в комнате.
Она все заставляла Карло есть, и вино после бренди казалосьему водой.
Этот дом был ему незнаком.
Впрочем, он знал этот район, и дома вокруг, где было многотеплых спаленок с куртизанками, которые ему вполне нравились. Но этот дом...
Свечи резали глаза. Стол был уставлен остывшими блюдами, апоодаль виднелась кровать, довольно небрежно завешенная златотканымизанавесями. Огонь в очаге пылал так, что было нестерпимо жарко.
— Слишком жарко, — сказал Карло.
Женщина закрыла все ставни. И кое-что в обстановке этойкомнаты его беспокоило: слишком много паутины под потолком, и такая сыростькругом, сырость и запах гнили.
А посреди всего этого приметы роскоши: кубки, серебряноеблюдо... Все это напоминало ему театральные декорации: когда подходишь к сценеслишком близко и вдруг видишь стропила и кулисы.
Но что-то еще беспокоило его, что-то особенное. Что же это?Это... ее руки.
— Боже, они такие большие... — прошептал он. Извук собственного голоса, и вид этих длинных-предлинных белых пальцев привелиего в состояние ступора, хотя он и чувствовал неясную тревогу, особенно из-запровалов в памяти, связанных с сегодняшним днем.
Что она сказала? Он не мог вспомнить, как они вышли изгондолы.
— Слишком жарко? — переспросила женщина. Тем жехрипловатым шепотом, что вызывал желание коснуться ее горла.
В этот момент зрение Карло словно прояснилось, и он впервыеувидел ее всю. Не ее руки, а всю ее. Если и был какой-то другой момент, когдаон видел ее во весь рост, он не мог его вспомнить. И тогда он подумал, скореепросто по привычке, что, конечно же, конечно же, его люди где-то неподалеку.
Но она была так прекрасна!.. Подняв бокал, Карло смотрел наее размытый силуэт, усиленно моргая и борясь с опьянением. Бургундское былоприятным на вкус, но слишком слабым.
— Не возражаешь, милая? — спросил он, вытаскиваяпробку из фляжки.
— Вы уже не первый раз спрашиваете, — улыбнуласьона. Ее голос был похож на дыхание. И разве хоть когда-либо хоть у однойженщины слышал он такой голос?
На ней был французский парик. Безупречные белые кудри,унизанные крохотными жемчужинками, волнами спускались ей на плечи. А еще онабыла так молода! Гораздо моложе, чем он представлял ее себе в гондоле, где онаказалась ему то ли лишенной возраста, то ли совсем древней. И, несомненно, онабыла уроженкой Венеции. Он и сам не знал, почему был так в этом уверен.
— Совсем дитя, — ласково произнес Карло.
