соблазнять.
Иеффая раздосадовало, что его люди слишком удивились прибытию посольства. В Массифе тоже наверняка о нем прослышали; столь пышная процессия не могла остаться незамеченной. Но больше всего угнетала Иеффая мысль, что он все еще не сказал Кетуре и Иаале о своем разговоре с Нахашем.
В скупых словах он наконец сообщил Кетуре, что царь Нахаш сватает за Иаалу своего сына.
Серые глаза Кетуры расширились от изумления и восторга. К ее дочери сватается сын царя Аммона, избранник Милхома!
Сначала Иеффай вообще не понял, чему она рада. Потом понял и сразу помрачнел. Долгие годы Кетура без единого слова догадывалась о любом движении его души; она думала его думы и тревожилась его тревогами. Теперь же она была так ослеплена, что не видела, какие чудовищные беды обрушатся на них всех, если они породнятся с Нахашем.
Он попытался осторожно ей объяснить, что такое родство неминуемо приведет к войне – внутри Галаада, а возможно, и со всеми остальными коленами Израиля. Она выслушала его, но не поверила и, отмахнувшись от его сомнений узкой сильной рукой, сказала:
– Ну и пусть. Разве ты не справился с сыновьями Зильпы и коленом Галаад, причем в одиночку?
Он понял, что ее боги преграждают ему доступ к ее душе, и не стал продолжать разговор.
Иеффай пошел к Иаале. Он не раз видел, как она по-детски восторгалась лирой, подаренной ей аммонитянами. И попросил ее поиграть ему одному где-нибудь на лесной прогалине. Иаала была рада и польщена. И они тут же отправились в лес. По дороге Иаала на все лады расхваливала новую лиру.
– Какой бесценный дар прислал нам царь Аммона, – сказала она. – Он по достоинству оценил твое величие, мой отец и господин, и склоняется пред тобой и нашим Богом.
Иеффай был тронут. Иаала искренне верила, что дары царя – не что иное, как знак смиренной дружбы. Ей, наивной девочке, не приходило в голову, что за словами и поступками людей могут скрываться своекорыстные цели.
Дойдя до прогалины, они уселись на двух соседних пнях лицом друг к другу. Иаала весело болтала о том, что попадалось ей на глаза:
– Есть ли у муравьев судьи? Ведь у них так много всяких забот и дел! И как их судью отличить от остальных муравьев?
Иеффай никогда об этом не думал. Он и о собственных-то судейских обязанностях не очень думал. И стремился к этой должности лишь потому, что она прибавляла к его собственной силе силу других людей.
Иаала продолжала весело болтать, но он ее едва слушал. Он вспоминал, какого страху натерпелся, когда она заблудилась в горах. Как же будет он тосковать, если отдаст ее аммонитянам! И заранее проникался неприязнью к этому принцу Меше.
Наконец он собрался с духом. Надо ей все сказать. И с вымученной улыбкой спросил:
– Хочешь, чтобы я послал тебя к царю, который подарил тебе лиру?
Иаала не поняла.
– Отец хочет отослать меня прочь? – спросила она.
– Вовсе нет, – осторожно ответил Иеффай. – Я хотел лишь спросить, доставит ли тебе радость поездка к царю в Раббат.
Иаала задумалась. И вдруг просияла.
– Поняла наконец! – воскликнула она. – Когда Ягве с победой вступит в Раббат, ты возьмешь меня с собой.
Ее наивность и чистота заставили Иеффая устыдиться своей неуклюжей уловки. И его охватил ужас при мысли, на какой страшный душевный разлад обрек бы он Иаалу, обручив ее с принцем Аммона. Его и самого не отпускала тревога: не приведет ли это замужество к разрыву с Ягве? Ведь Иаала почитала бога более рьяно, чем он сам, она любила его всей своей чистой душой, – каково же ей будет? Может, ему удастся уговорить Нахаша, и тот разрешит ей и впредь поклоняться Ягве? Но вокруг нее все будут перед трапезой молиться Милхому, будут возносить ему жертвоприношения, ведь в Аммоне не кто иной, как Милхом, раздает милости и проклятья. Как ей найти свой путь между двумя богами? И он, Иеффай, своими безумными метаниями из стороны в сторону сам повергает свое дитя в душевную смуту. Сначала он воспитал дочь в строгом служении Ягве, чтобы она не пошла по стопам своей матери-аммонитянки, с этой целью даже дал ее Мериваалу имя Емин, а теперь, несчастный, хочет посвятить ее Милхому!
Как легко он вновь и вновь поддается безумным мечтам! Нет, он и не думал отдать свою дочь Нахашу. Он хотел лишь добиться отсрочки. Он останется верен Ягве и будет воевать с Аммоном.
Но, с другой стороны, оба царства, власть над которыми однажды перейдет к наследнику Нахаша, сами идут к нему в руки. Должен ли он отказаться? Должен ли отказаться от своего восточного царства? И разве не для того он пришел сюда, чтобы выведать, что происходит в душе дочери?
И, продолжая мучить себя и дочь, он сказал:
– Может быть, не Ягве, а дочь Иеффая с победой вступит в Раббат.
Он поперхнулся. Подло было с его стороны произносить эти лживые слова перед чистой и правдивой Иаалой. А она изо всех сил старалась понять смысл его слов, потом сдалась и сказала, с радостной преданностью глядя ему в глаза:
– Что бы ни сделал мой отец – все будет правильно. – И тут же, без всякого перехода, по-детски весело спросила: – А Емину можно будет поехать туда со мной?
Иеффай, вновь бдительно взвешивая каждое слово, ответил:
– Да, ты сможешь взять его с собой. Но ему придется принять нелегкое решение: сделать выбор между мной и тобой.
Иаала испуганно вздрогнула:
– А разве тебя не будет с нами?
– Конечно, я буду с вами, – ответил Иеффай. – И потом я тоже часто буду с вами, но
