нынешнее время взявшийся воплотить в словах и образах реальные жизненные обстоятельства библейских героев, должен быть готов к непониманию. Он неизбежно должен столкнуться с фанатической предубежденностью тех, кто видит в Библии «Слово Божие», – предубежденностью, жестко насаждавшейся при жизни семидесяти поколений. И даже если автор имеет дело с непредвзятым читателем, задача его остается весьма трудноразрешимой.
Взять хотя бы Иеффая. Его главный противник – Бог; именно Бог играет решающую роль в его судьбе. Однако многие читатели, услышав слово «Бог», настораживаются, и не без оснований. Никакое другое слово или понятие не столь многозначны, не претерпели стольких изменений, не овеяны до такой степени ладаном и ароматами всяческих благовоний. Следовательно, автор с самого начала обязан дать читателю недвусмысленный образ бога Ягве. Дабы читатель мог сразу же уяснить, что речь идет о Боге Иеффая, Боге определенной эпохи и определенного человека. Для этого автор должен оживить того Бога, который реально существовал три тысячи лет назад в представлении древних евреев.
Исследования многих ученых XIX и XX веков познакомили нас с представлениями о Боге, бытовавшими в древности у народов Передней Азии. На обильном фактическом материале они показали, как народы и отдельные люди создавали и формировали образы своих богов в зависимости от постоянно меняющегося представления о самих себе. Представления о богах, которые бронзовый век считал суеверием, в каменном веке были верой; вере бронзового века было суждено стать суеверием в век железа. Бог еврейского народа постепенно превращался из бога войны и огня в бога пашни и плодородия, у оседлых земледельцев он имел другой облик, чем у пастухов-кочевников, лик его все время менялся.
Исследователи нашего времени не были первыми, кто это понял. Библейскую фразу: «И сказали Элохим: „Сотворим человека по образу нашему и подобию нашему“ – еще Гёте переиначил так: «Человек говорит: „Сотворим себе богов по образу и подобию нашему“. А еще на век раньше Спиноза тонко пошутил: «Если бы треугольник мог говорить, он сказал бы, что бог необычайно треуголен (deum eminenter triangularem esse)».
5
Выводы такого рода не слишком трудно убедительно изложить в теоретическом эссе. Но автор, вознамерившийся художественно отобразить представления о богах у людей библейской древности, берется за весьма рискованное дело. Он должен добиться того, чтобы читатель не только умом понял, какие представления о богах существовали в те древние времена, но и проникся ими, прочувствовал их душой. Читатель должен ощутить себя в бронзовом веке. Должен проникнуться чувствами Иеффая. Должен переступить через осведомленность человека нового времени и увидеть Бога глазами Иеффая, глазами Иаалы, глазами Авияма, Кетуры, Елеада.
В этой работе мне придавала силы и помогала мысль о том, что персонажи моего романа однажды уже рассматривались в историческом аспекте.
Дело в том, что авторы исторических книг Библии обладали гораздо большим чувством истории, чем все другие авторы до начала нашего летосчисления. Они стремились включить своих героев в исторический контекст, более того, они их для этого пересоздавали. Связь эта была чисто умозрительная, и некоторые герои библейской истории авторам явно не удались. Но очень многие образы Библии обладают той аурой историчности, которая отсутствует у героев других древних памятников. Разумеется, и еврейские авторы были скованы предубеждениями своего времени, однако они, в отличие, например, от великих поэтов Древней Греции, сознавали, что их собственная эпоха – всего лишь звено бесконечной цепи, всего лишь мост между прошлым и будущим. Они старались придать событиям прошлого упорядоченность, взаимосвязь, направление, смысл, устремленный в будущее. Даже предвзятые исследователи признают, что библейские авторы раньше всех других проявили понимание философии истории, обладали историческим чутьем и сознанием изменчивости, динамичности и диалектичности бытия. Их персонажи не только живут своей жизнью, они воплощают историю.
Моей целью было, исходя из накопленных нашим временем знаний, придать роману именно такой дух историчности. В этом смысле – и только в этом – «Иеффай и его дочь» должен был стать романом на библейский сюжет.
6
Наша эпоха – время бурных и значительных перемен, а в такие периоды события гротескно искажаются сознанием и заслоняют людям взгляд на мир в целом, на общезначимое, на историю. Они способны заглянуть лишь в ближайшее будущее, в завтрашний день. Они переполнены текущими событиями, вынуждены принимать решения и действовать, а ведь еще Гёте сказал: «Деятель всегда бессовестен, совестлив лишь созерцатель».
Когда я приступал к роману, я говорил себе, что в наше время почти неразрешима задача пронизать книгу тем ощущением историчности, какого требует подлинно библейский роман. И тем не менее решился. Я надеялся, что попытка моя будет заключать награду в себе самой.
Так оно и случилось. Именно трудности, нагромождавшиеся одна на другую, принесли мне новые прозрения и переживания. Полузабытое искусство исторического художественного творчества – очень высокое искусство. А исторический роман – законный наследник великого эпоса. Он высвобождает того, кто честно относится к своему труду, из статичных границ собственного существования, поднимает его над личным, дает ощущение бесконечного становления мира, учит понимать свое время как нечто преходящее.
И если исторический роман хоть в какой-то мере удается, он доставляет читателю наслаждение, которого не может дать никакой другой вид литературы. Читатель получает возможность одновременно и наблюдать героев из своего времени, и разделять волнения и тревоги их жизни. Он не только постигает умом, но и ощущает душой, что проблемы этих людей, при всем их внешнем отличии, те же самые, что возникают у него самого и однажды возникнут у его внуков.
Лион Фейхтвангер
