Спустя год, новоявленный маршал Брежнев был объявлен Верховным Главнокомандующим. Разъясняя эту странную сосредоточенность власти в руках одного человека, начальник главного политуправления Епишев на специальной военно-теоретической конференции в 1977 году сослался, с одной стороны, на «творческое развитие ленинского принципа единства политического и военного руководства», а с другой на опыт времен второй мировой войны, когда Сталин был одновременно военным, партийным и государственным руководителем страны. Существенная разница заключалась, однако, в том, что на этот раз военным руководителем страны объявлялся гражданский человек в мирное время.
Та же история повторилась и со следующими кремлевскими вождями — Андроповым, Черненко и Горбачевым, которые объявлялись Председателями Совета обороны и верховными главнокомандующими почти автоматически, сразу же после занятия ими высших партийных и государственных должностей.
Партийная верхушка на протяжении всей истории Советского Союза определяла не только идеологию, но и его военную политику.
Традиции формирования ее в узком кругу не самых умных людей и, как следствие, присущие ей бессмысленность и низкая результативность получили невиданное развитие в Советском Союзе. В некоторой степени это было связано с огромными размерами территории и наличием природных богатств, которые не зависели от внешних источников сырья и рынков сбыта. Оборонное сознание просыпалось у вождей только тогда, когда враг оказывался под стенами Кремля.
На протяжении всех послевоенных лет представление о реальной военно-политической доктрине нашего государства отсутствовало не только у простых граждан, но и у тех, кто эту доктрину воплощал в жизнь — армейских офицеров, руководителей военно-промышленного комплекса. Не исключено, что даже некоторые лидеры Советского Союза не отдавали себе отчета в смысле действий, происходивших с формальной точки зрения под их руководством. Реальная военно-политическая стратегия СССР — так и не получила концентрированного определения, будучи погребена под словесной шелухой агитпропа.
В сталинскую эпоху подход к строительству вооруженных сил определялся реалиями послевоенной Европы и ядерным превосходством США. При этом мощные стратегические силы Америки были сбалансированы подавляющим преимуществом наших сухопутных армий в Европе. Однако издержки агрессивной политики — уничтожение в результате атомных бомбардировок советских городов и выход Советской Армии к Атлантике — превышали возможные приобретения для обеих сторон, что делало в этот период мир относительно прочным даже в условиях многочисленных кризисов вроде Берлинского, Венгерского или войны в Корее.
Основным достижением советской военной политики этого периода стало недопущение превращения ядерно-го превосходства США в орудие политического диктата. Негативным результатом было возникновение абсолютно бесперспективного противостояния со всеми ведущими странами Запада, которые к этому времени сумели преодолеть серьезные классовые противоречия внутри своих стран, лишив тем самым Советский Союз единственного реального союзника — организованных коммунистами рабочих. К тому же разоблачение преступлений Сталина окончательно подорвало у миллионов людей веру в коммунистические идеалы.
В сталинские времена связь между стратегическими целями государства и военной политики еще просматривалась. В более поздние времена она исчезла. Малообразованный и некомпетентный во многих областях Хрущев (хотя надо заметить, что, тем не менее, он одним из первых оценил огромные возможности ракетно-ядерного оружия) и такой же Брежнев мыслили упрощенными, годными лишь для пропаганды лозунгами.
Достигший при них высших командных постов, второй эшелон полководцев второй мировой войны часто не понимал сущности происходящей в военном деле революции и не мог связать решение политико-экономических и военных проблем. Быстрое возрастание роли и значения в политике военно-промышленного комплекса, не менее агрессивного, чем американский и практически не ограниченного в своих аппетитах (в отличие от заокеанского), тоже пришлось на этот период.
Партийно-государственное и военное руководство в послевоенные годы сумели претворить в жизнь несколько стратегических программ (создание арсенала межконтинентальных баллистических ракет, мощного подводного ракетно-ядерного флота), нарастить сверхмощную группировку на Европейском театре войны и развернуть новую в азиатской части территории CCCР, организовать одну полномасштабную локальную войну в Афганистане (закончившуюся неудачно) и поучаствовать в ряде конфликтов во всех частях света (опять же, без видимой пользы для страны).
Гигантские военные усилия, подрывавшие экономику государства, в политическом и экономическом плане ничего не давали. Развитие стратегических ядерных сил шло самостоятельно, без согласования с силами общего назначения. Появление вполне достаточного (и даже чрезмерного) потенциала ядерного сдерживания к концу шестидесятых годов не привело к сокращению группировки на Европейском театре войны.
Дальнейшее ее существование можно оправдать только планированием наступательной войны, что в 60—80-е годы было уже полным абсурдом. Объективной политической необходимости наращивания военных усилий в сфере обычных вооружений не было, за исключением, может быть, восточного направления, где продолжалось противостояние с Китаем.
Последние «Ц.У.»: партсобрание перед «боем»
Конец 60-х годов ознаменовался невиданным в истории России «достижением» — списку серьезных потенциальных противников СССР расширяться было некуда. Это был тупик, в котором советский бронепоезд простоял до самой своей смерти.
Ошибки в области экономики, политики и военной стратегии не были случайностью. Они стали следствием того, что военная доктрина Советского Союза определялась не реальными интересами страны, как это происходит в нормальных государствах, а вымышленным «основным противоречием нашей эпохи». Причем, если Сталин хоть как-то заставлял коммунистические догмы работать на себя, то Хрущев и Брежнев работали на догмы.
Вооруженные силы, построенные в соответствии с этой концепцией, были ориентированы не на консервацию существующего военно-стратегического положения, вполне для СССР благоприятного, не на обеспечение повседневных нужд государства, а на глобальное решающее столкновение с империализмом.
Можно возразить, что Советский Союз был вынужден реагировать на агрессивную внешнюю политику США и следовать за ними в гонке вооружений. Американцы действительно были инициаторами многих ядерных программ — бомбардировочной, ракетной, подводной. При этом их действия нельзя рассматривать иначе, как желание добиться решающего ядерного превосходства над СССР. Но было одно, очень важное, отличие — на каждом очередном витке гонки вооружений Советский Союз решал только военные задачи, а американцы — еще и экономические.
Американское руководство, трезво оценивая ситуацию, различными методами, в том числе пропагандистскими и политическими, неизменно заставляли увеличивать расходы на военные цели, рассчитывая в конечном итоге на разорение Советского Союза. Расчет оказался верным — советская военная мощь была достаточна для ядерного сдерживания, в то время как в других сферах СССР отставал все больше. Отечественный «Поларис» получился, отечественные же компьютеры и джинсы — нет.
