себя. И тебя тоже. Нас обоих. Хватит…
— Хватит разговоров, пастух.
***
Еремия любила плавание в Луте. Вольное скольжение в черничном пространстве, полном далекого серебра звезд ближних и дальних, бледного золота веллеров, бликующих под надежной одеждой куполов городов, морей и лесов. Хомы казались ей медузами, красивыми и чуть опасными. Т-корабеллы — глупыми рыбешками. Себе же она ощущала полновластным обитателем беспредельного пространства Лута.
Она не терпела долгую спячку в базовом облике, сносила ее лишь по необходимости.
Зато обожала открытые водоемы и просто ванну с пышной шапкой пены. Хотя бы такой вот, пошлой, гостинично-клубничной.
Дверь без стука распахнулась, в тесную комнату, набитую влажными клубами пара, заглянул человек. Корабелла с любопытством вытянула шею.
— А Волохи нет, — сообщила радостно.
— Вижу, сваливаю, — Дятел, насмешливо козырнув, развернулся на выход.
— Стой. Знаешь, о чем хочу попросить? — Еремия сощурила синие глаза.
Цыган нерадостно хмыкнул.
— Приказать?
От Волохи он уже стерпел очередную головомойку, и не собирался слушать дубляж в исполнении Еремии.
— Знаю. То-то и то-то, капитан говорит прыгать, я прыгаю, иначе за борт, и прочее, и прочее, и тому подобное.
— Да нет, дурашка, — фыркнула корабелла. Нашарила под водой мочалку. — Потри мне спинку, пожалуйста.
Дятел, ругнувшись себе под нос, подошел к ванной, здоровенному корыту на чугунных лапах. Но даже в нем немаленькой Еремии приходилось полусидеть, согнув ноги. Коленки над водой торчали, зябли.
— Что, с новенькими уже трепалась?
— Нет, еще нет, — корабелла довольно жмурилась, Дятел знал толк в натирании спинок, — но они мне нра-а-авятся. Особенно черненький. Я его поцелую даже.
Старпом хмыкнул, сбивая пену. Белоснежная кожа корабеллы была покрыта сложной, плотной вязью рисунка — такую одежду она накидывала на себя при людях. Листики-веточки таяли, вместо них проступала хитроумная сеть цветом в черный изумруд.
— Смотри, капитан заругает.
— Так я же корабелла, что мне сделается? — Еремия обернулась, хитро блеснула глазами.
Легко, двумя пальцами, дернула старпома за отросшую челку.
— Дурак дураком, еще и ревнивый.
— Ах ты, болячка эдакая, — цыган, возмущенно вскинувшись, ухватил большую девочку за плечи и надавил, отчего та мигом скользнула под воду, взбрыкнув ногами.
Вынырнула, отплевалась. Щедро окатила водой старпома.
Тот в долгу не остался и уже скоро они боролись, заливая все вокруг мыльной пеной. Еремия хохотала в голос, как самая обычная девчонка-переросток.
— Ох, ну ты и паршивка…
Дятел устало сел на край ванны, мокрый до самого исподнего.
Корабелла показала ему язык.
— Вся в папочку.
— Что-то я не замечал за Волохой подобного.
— Ну, ты вообще многого не замечаешь, — корабелла легла локтями на скрипнувший бортик, — Дятел, а почитаешь мне стихи?
— А за этим к Мусину. Или к Буланко.
— Он частушки только исполняет, с приседом… А Мусин, как стихов начитается, так потом весь вечер их декламирует и рыдает. Оно мне приятно, думаешь? — Еремия потерлась щекой о мозолистую ладонь человека.
Корабелле было ведомо все, что творилось под арфой. Единственное — в мысли проникать не умела.
— Как думаешь, куда мы дальше?
— На базу вернемся, полагаю. Больно важный груз, как бы кто не прознал.
— Ты про мальчиков?
— Нет, я про оларов, — фыркнул Дятел, поднимаясь, — ладно, пошел я портки сушить и Лешака нашего искать. Сам же зайти просил, что за муд… человек такой.
— Ветреный! Сер-р-рдце кра-са-ви-цы! — крикнула Еремия в широкую спину.
— Я не люблю иронии твоей! — отмахнулся Дятел и захлопнул дверь.
Корабелла, рассмеявшись, плюхнулась обратно. Остатняя вода широкой волной плеснула за край.
Вот хозяин ругаться будет… Хотя, полы здесь вроде губчатые, плещи сколь хочешь, все впитают-высушат, тем и подкормятся.
Когда вода окончательно выдохлась, Еремия с легким сожалением вылезла, тщательно растерлась суровым полотенцем. Подумав и повертевшись перед мутнообразным зеркалом, пустила по коже изящную кружевную сеть — на сегодня сойдет, да и перед кем гарцевать. Вот Волоха вернется, в тафл сыграть можно будет. Села прямо на пол, уже сухой и теплый. Губка, как она и думала.
Скрестила ноги, вытянула спину, прикрыла глаза. Воззвала.
О, если бы кто-то из тех, кого увел за собой Глашатай, оказался жив… Корабеллы — стайницы по натуре, по природе своей сбивались в прайды, под водительством вожачки, но единственный прайд, который знала Еремия, обитал в Башне.
По понятным причинам Еремия большой семье Башни не принадлежала. Ее фамилией стали Ивановы, ее сердцем — сердце капитана, Волохи. Но все же, иногда она глухо тосковала, никому про то не сказывая.
Кажется, ничего бы не пожалела, если бы представился шанс выручить себе подругу.
***
Завтрак проходил в ожидаемом молчании. Медяна вообще не спустилась, на глаза Дятлу лишний раз лезть не хотела. Тот ясно дал понять, что она до сих пор жива благодаря лишь заступничеству Второго. Выпь же вообще ничего не объяснял, с момента попадания в плен сам не свой был.
Или, наоборот, стал вдруг самим собой?
На этой почве у Медяны с ним разборка и вышла…
С его дружком-татем девушка тоже успела не поладить. Тот был красивый, разбитной, наглый, все зубы скалил. Ух, хотелось ей как глаза бесстыжие выцарапать.
Хозяин тихо, но выразительно распекал старшего смены за пропажу вилок-ножей. Кому бы они понадобились? Из команды Волохи клептоманией по мелочи никто не страдал, если уж тянули что, то крупное и дружно-соборно.
За окном ронял слюни дождь, до скрипа отмытая Еремия наотрез отказалась идти куда-либо в такую погоду. Так и сказала — ты герой, ты и прыгай.
Дятел в ответ на заявление лишь выразительно хмыкнул.
— Разба-а-аловал ты ее, гаджо.
Русый вяло огрызнулся:
— А у тебя есть идеи, куда тащиться под дождем на выдохшейся корабелле?
— Не-а, — лениво потянулся цыган.
— Так сядь и выпей чаю. Вон, булку съешь заодно.
— Черствые, но вкусные. Как сухарики сладкие, — Буланко ностальгически улыбнулся. — Мака бы еще туды, и вообще, амброзиво.
— Что наши призовые рысаки?
— Постепенно приходят в себя.
— И это еще одна причина как можно скорее вернуться на Станцию, верно? — Дятел многозначительно пристукнул каменной булкой о край стола. — Материала более чем достаточно. На год исследований хватит.
Волоха отмолчался.
Он и сам осознавал всю опасную тяжесть затеи, мотаться со Вторым и Третьим на борту было слишком… Вызывающе. Тот же Гаер, внебрачный сын гиены и акулы, мог запросто навалиться с ротой манкуртов.
— Иногда я жалею, что в нашем распоряжении лишь одна корабелла.
— Ага, а те немногие, что остались — у Башни.
— У Гаера, ты хотел сказать.
— Вот если бы сыскать хоть одну из старых истинных…
Невесело рассмеялись.
— Да, знать бы еще, где их искать.
— Я знаю.
Взгляды присутствующих обратились на Второго. Юга таращился
