на друга столь же оторопело. Тот вроде и к разговору за соседним столом не прислушивался, а поди ты, вступил плавно, словно момент нужный выгадал.
И, главное, уверенно так.
Дятел фыркнул, выразительно постучал себя по лбу той же булкой.
— Так вот, тогда мы могли бы…
— Но я действительно знаю.
Волоха поморщился укоризненно.
— Парень, пошутил — и будет, второй раз уже не смешно.
Выпь пожал плечами.
— Понял. Только это не шутка.
Первым догадался Иночевский. Оторвался от размышлений над книгой. Задумчиво, пристально глянул на Второго. Посмотрел на кольца.
— Волоха, а он ведь не шутит.
— Иди ты?
— И не лжет, истинно тебе говорю.
Иванов, хмурясь, кивнул парню.
— Что тебе вообще известно?
— Я знаю, где Бухта.
— И как туда дочапать, тоже знаешь? — насмешливо оскалился Дятел.
Выпь невозмутимо кивнул.
— Ага.
Ивановы переглянулись:
— И откуда, интересно, в лохматой голове конюха такие сведения?
— Я разговаривал с корабеллой, одной из тех, что заперта в Бухте.
— Да-а-а? И как ее зовут, щегол?
— Алиса.
И тут заговорили все разом. Выпь не знал языка Ивановых — тяжелого, отрывистого, и емко-стрекучего, яркого. Юга придвинулся ближе, настороженно прислушиваясь.
Второй толкнул его в бок.
— Ты понимаешь?
— Да. Потом, ладно?
Экстренное совещание закончил Волоха. Приложил ладонью о стол, припечатал сверху ядреным словцом. Юга ухмыльнулся, пополняя словарный запас.
— Значит, поступим там. Выпь — идем со мной. Расскажешь, как именно с тобой сообщается Алиса.
— Если это действительно она, — осторожно добавил Буланко, переглянувшись с Иночевским.
— Я с вами, — быстро заявил Юга.
— Нет, ты останешься ждать вместе со всеми.
— С чего бы?
— С того, что капитан здесь я.
Третий подобрался, тягуче выговорил:
— Мы не на корабелле… Капитан.
Выпь тронул его за плечо.
— Юга, подожди здесь. Пожалуйста.
***
Лохматый. Странный цвет волос — вроде бы каштан, выгоревший под солнцем, но с примесью золота и легкой патины ржавчины. Глаза что охра, между рыжим и желтым. Светлеют, если злится, темный янтарь, когда возбужден или доволен. Жилистый, довольно сильный, явно вынослив, привычен и сноровист к грубому труду. Любит работу. Белый шрамик над губой, еще один на сухой скуле.
Кольца на шее. Такое характерное клеймо носило несколько Вторых. По крайней мере, об этом упоминалось в хрониках Триумвирата. Так могло держать голос Второго только одно устройство.
— Рассказывай.
Выпь поднял глаза и, смотря Иванову в лоб, взялся добросовестно излагать.
Капитан слушал, задавал наводящие вопросы. Получалось ладно-складно. Слишком уж ровно, так, что и придраться не к чему. Парнишка был из Вторых, племени с вечной мутью в голове, и он вполне мог оказаться на одной волне с корабеллой.
У этих родов всегда была отменная связь, истинные слушались Вторых, как зачарованные. Забавно получилось. Такого чудесного взаимодействия Ивановы точно не планировали.
Парню неоткуда было знать имена корабелл из Списка, запертых в Бухте.
Но он знал. И без ошибок рассказал историю Алисы и ее капитана.
Но тогда получалось, что они в нескольких шагах от настоящего клада.
Сколько там корабелл утопил Глашатай?
— Выпь.
Парень замолчал. Как же разительно они были не похожи, Третий и Второй.
— Она сама, Алиса… Хочет, чтобы мы ее нашли?
— Да. Как только узнала про Еремию.
— Сколько идти до Бухты?
— По ее словам — совсем недолго, если через гармошку.
Это точно была Алиса, а не кто-то, взявший себе ее имя.
Только старые, истинные корабеллы знали про рукав Оскуро. Тогда ими еще рисковали пользоваться. Ныне едва ли кто вспомнил бы эти опасные, окольные пути. Проколы были куда надежнее и привычнее, большинство из них имели постоянный якорный локус и обозначение на картах-информаториях.
С гармошками такой фокус не прошел. Волоха однажды принимал участие в экспедиции, целью которой было наконец-то понять принцип действия анормальных порождений Лута. Хорошая была группа, талантливая. Была — ключ-слово.
Гармошка охотно пустила их и без проблем выпустила, когда корабелла умерла, обернувшись неуправляемой пустышкой, а из всего экипажа остались лишь Волоха с Дятлом. Остальные предпочли выпрыгнуть за борт.
Русый не знал точно, сколько они болтались без руля и без ветрил. Почему выжили, каким образом, зачем Лут сжалился над ними?
Кто и над кем ставил эксперимент?
Выяснить так и не удалось.
Проекты в срочном порядке закрыли, гармошки больше никого не интересовали. И вот, пожалуйста.
Затылок обдало холодком. Или сквозняк, или воспоминания о прожитом ужасе, который — он так надеялся — больше не должен был повториться. Что говорить, даже приключение на эшафоте не привнесло чего-то нового в уже пережитую палитру страха.
— Ты знаешь, как до нее добраться?
— Да. Она рассказала.
— Хорошо. Ступай. Скажи Дятлу, пусть ко мне поднимется.
— Так мы пойдем к Бухте?
— Скорее всего, Выпь.
Нервно затянулся, уже прикидывая, что и как будет говорить Дятел, когда узнает, что им предстоит дорога через рукав Оскуро. О, это будет новым испытанием, но если дело обернется к победе, то у них в руках будет призовой набор из истинных, именных корабелл.
Выпь спускался в общий зал и улыбался. То, что приходящий во сне голос принадлежит корабелле, он понял случайно. Спросил почти наугад, не особо рассчитывая на ответ. К его удивлению, ночной собеседник смутился. И признался. И назвался. Зря Алиса боялась, что Иванов не согласится.
Волоха был рысью, а кошки удивительно любопытны.
Глава 5
Первый. Оловянный. Эфеб, лила. Лин Лиран Ра Актинос, из Луча Палачей. Долгозвучно.
Потомственный боец. Рожденный — созданный для этой цели. Его последним заданием ступени, символом перехода из должности подмастерья в звание полноправного воина была работа со шпионом — одним из, пойманным с поличным на крайне неприличном.
Лесха, говорил Лин.
Гаер машинально сжал кулак — до сих пор ныли фаланги.
Фантомная боль, как сказал бы Волоха.
Выпадок, паршивый птенец гнезда. Из белого юноши с звездно-синими глазами не получилось достойного представителя Эфората. Он постыдно слил экзамен.
Ты увидел в нем того, кого давно нет, как сказал бы Волоха. Но он не замена.
Шел бы ты, Волоха.
Чем теснее Гаера брала за горло смерть, тем активнее он принимался с ней флиртовать. Она была для него той же девой в зеленом уборе, и ее можно было обаять, уломать, заболтать. Уговорить подождать.
Юный Оловянный проникся к яркой, обаятельной, обстоятельно живой своей жертве симпатией. Он и прежде не находил никакой радости в предписанном генами и выучкой призвании. Ему нравилось создавать жизнь — пусть только на бумаге — а не ломать ее.
Ошибка системы, выбраковка, по какому-то прихотливому случаю оставленная в живых.
Синеглазый помог
