на вещи нужного размера.
В третьей куче лежали мои ботинки, синий зимний ком-без и еще кое-какая одежда. Я заметил, что эти вещи мне тоже не подходят.
— На вещи из этой кучи у меня другие планы, — сказал Запа.
Я представления не имел, о чем он, но решил не расспрашивать. Вместо этого я указал на кучу, которую Запа собирался менять. Там было на несколько сотен долларов разной дорогой снаряги — крючьев, веревок, жумаров и прочего.
— Все это снаряжение совершенно новое, — сказал я.
— Чтобы зайти на Сагарматху, оно тебе не понадобится. Сагарматха — так непальцы называют Эверест*.
* Выше говорится, что Запа — шерп, а не непалец, поэтому в действительности он наверняка употребил бы непальское название Эвереста — Сагарматха, а не шерпское (оно же тибетское) — Джомолунгма.
— Папа же все это не просто так купил, — заупрямился я. — Вдруг это понадобится ему?
— Твой отец сказал мне обеспечить тебя всем необходимым для подъема на вершину. Сколько у тебя с собой денег?
Я сказал, сколько у меня есть, но умолчал о кредитке, которую дала мне с собой мама. Я подумал, она не будет рада узнать, что ее деньги потрачены на альпинистское снаряжение.
— Этого не хватит, чтобы купить тебе все, что нужно, — сказал Запа. — Надеюсь, нам удастся получить за это все необходимое.
И он принялся сортировать снаряжение на продажу.
— С Запой лучше не спорить, — шепнул мне Сунджо, и мы с ним потащили горы снаряги вниз, где нас ждали грузовик и водитель.
МЫ ПРОВЕЛИ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ за обменом снаряжения. Одновременно Запа показал мне Катманду во всей красе — он не собирался этого делать, просто все лавчонки, где он менял снарягу, располагались в разных концах города, да притом в местах позлачнее. Где бы мы ни появлялись, его узнавали и были рады видеть — но только пока не начиналась торговля. Запа и хозяева лавчонок только что за грудки друг друга не хватали, споря о цене. В итоге всегда о чем-то договаривались.
Труднее всего было найти мне подходящие ботинки. Процедура, повторенная несколько десятков раз, выглядела так. Я надевал очередную пару, которая мне приглянулась, говорил Запе, что она отлично подходит; Запа просил меня пройтись туда-сюда и принимался качать головой.
— Плохо, не подходит, — говорил он от раза к разу.
— То есть как не подходит? — настаивал я. — Отлично сидят.
— Не-а, малы, — отвечал Запа. — Они станут тебе как раз, когда ты хорошенько натрешь себе пальцы и они отвалятся от воспаления.
В итоге мы нашли пару, которая в самом деле была мне по ноге. Правда, вид у нее был, как бы это сказать, бывалый. Да что там — все вещи, на которые мы обменяли наши, были сильно ношеные.
— Надеюсь, эти вещи не с погибших альпинистов, — в шутку сказал я.
Запа аж поперхнулся.
— Ты что! Никто никогда не носит дохлую снарягу — плохая примета, хуже не бывает. Нет, эти вещи — от людей, которые приехали в Катманду лезть на гору, а потом решили, что лучше попивать пивко в баре отеля.
Тут настала моя очередь ахнуть от возмущения.
— Не суди их строго, — возразил Запа. — Да и презирать их не стоит. В отличие от многих других, они вернулись домой живыми.
Еще Запа купил кое-что себе и Сунджо, который, как я мог заключить по предназначенному для него снаряжению, отправлялся с нами в базовый лагерь. Он — не то что я — внимательно слушал каждое слово Запы и кланялся всякий раз, когда монах что-либо ему давал.
В отель мы вернулись поздно ночью, поднялись в номер, все упаковали, а потом снесли вниз в грузовик.
— Мы отправляемся в Тибет завтра в шесть утра, — сказал Запа, сел вместе с Сунджо в грузовик и уехал.
Тибет
НАУТРО я застал Сунджо, Запу, водителя и двух шерпов (братьев по имени Йоги и Яш) у грузовика; они сидели в кузове и пили чай. Судя по помятому виду, они и спали прямо там.
Сунджо сказал: так оно и было.
— Но недолго, всего два часа, — добавил он. — А так мы всю ночь грузили припасы.
Он не шутил. С учетом снаряги из моего номера я не очень понимал, как мы все там поместимся.
Мы все-таки как-то уместились между кучами снаряжения и выехали. Катманду скоро скрылся в голубой дымке.
МЫ ОТКРОВЕННО НИКУДА НЕ ТОРОПИЛИСЬ, то и дело останавливаясь в буддийских храмах и монастырях, попадавшихся по дороге; во всех Запе выдавали ящики с едой и другими припасами. Я не понимал, в чем дело, — у нас и так было полно еды, и кое-что из того, что Запа получал в монастырях, заведомо не могло доехать до горы — испортится раньше. Я спросил его, а зачем все это; как обычно, Запа в ответ только пожал плечами.
В отличие от столицы, Непал оказался точно таким, каким я его себе воображал. Неземной красоты долины, деревни, поля, вспахиваемые буйволами, и все это — на фоне невозможно огромных, сверкающих Гималаев. Я был на Мак-Кинли и на Рейнире*, но эти горы на фоне снежных Гималаев кажутся холмиками.
На ночь мы остановились у въезда в небольшую деревеньку. Сунджо и я начали было ставить лагерь, но Запа махнул нам рукой:
— Нет. Вы отправляетесь лазать.
Последовал жест в сторону стенки в полукилометре от нас.
— Смотрите не свалитесь. Возвращайтесь до темноты.
Повторять Запе не потребовалось. Мы резво добежали до стенки. Она оказалась не слишком сложной, но на полпути вверх мне пришлось передохнуть. А вот Сунджо не только выбрал более сложный путь, но еще и пробежал мимо меня по стене как геккон, а потом обернулся и посмотрел вниз, улыбаясь, из чего я сделал два вывода. Во-первых, объем легких у него получше моего, во-вторых, он парень спортивный, любит посоревноваться.
Спроси любого скалолаза, и он или она скажет вам: мол, лучшее в скалолазании — это то, что ты один, ты против скалы и все такое. Так вот, это чушь собачья. То есть это правда, если на стене ты один. Но посади на эту же стену еще одного скалолаза — сразу начинается гонка.
Я был в шоке, что Сунджо сделал
