…среди нас никогда не бывало – Господь да запретит это и впредь! – так, чтобы человек, даже самый распутный, совершил бы такое преступление: жить открыто с рабыней, затем обратить ее в иудаизм и жениться на ней и хуже всего – отстранить ради рабыни жену своего сердца. […] В наших краях было не более двух или трех случаев, когда мужчина брал себе вторую жену, будучи женат на первой, и в каждом случае лишь потому, что первая не родила ему детей. И то муж поступал так, лишь приложив все усилия к тому, чтобы успокоить свою жену. И я ни разу не видел, чтобы такой брак оказался счастливым. Ваша славная община […] не должна позволять юношам устраивать беззаконие и неправильно обращаться с дочерями Авраама [то есть еврейками]. Общине таких благочестивых, ученых и мудрых мужей подобает принудить этого человека взять обратно свою первую жену и тем самым исправить зло.
Несмотря на запреты с разных сторон практика межконфессиональных прелюбодеяний, иногда приводящих к смене веры и браку, очевидно, процветала, что следует как из многократных повторений самих запретов (значит, в этом была необходимость!), так и из сохранившихся судебных документов, фиксирующих разбирательства и наказания за правонарушения на этой почве. Если в мусульманской Испании евреи держали сожительниц-христианок, то в христианской Испании – мусульманок. Во-первых, это было безопаснее, ибо не затрагивало честь господствующей религии, во-вторых, эти мусульманки обладали более низким статусом – они были служанками в еврейских домах или даже рабынями (заполучить их было нетрудно, поскольку евреи участвовали в работорговле с мусульманскими странами). Иногда сарацинских служанок держали в качестве любовниц, иногда – как правило, при перспективе появления детей – обращали в иудаизм и женились на них. Раввинат был озабочен оскорблением достоинства евреек-жен, а также статусом детей, рожденных сожительницей-нееврейкой. Впрочем, находились авторитетные раввины, одобрявшие конкубинат – внебрачное сожительство, полагая, что оно лучше, здоровее, поскольку более постоянно, стабильно и в каком-то смысле моногамно – в отличие от регулярного обращения к услугам проституток.
Сефер га-Зогар (Книга сияния).
Титульный лист первого печатного издания. Мантуя, 1558
Связи с христианками тоже имели место, причем обещанной «Семью партидами» и другими законами смерти никого обычно не предавали. Бывало, что обвиненный в связи с христианкой еврей получал прощение короля за недостатком улик, которые бы доказывали его блудодеяние, а также за крупную взятку. Неясно, было ли такое обвинение сфабриковано с целью получить с состоятельного еврея крупную сумму или же отражало его подлинный поступок. И даже будучи признан виновным, еврей оставался в живых: его не предавали смерти, а приговаривали к большому штрафу, – хотя эта судебная практика и шла вразрез с законом. Единственный известный исследователям случай, когда еврея, повинного в незаконной сексуальной связи с христианской, все же казнили, имел место в Арагоне в 1381 году: тот еврей прелюбодействовал с монахиней, что было воспринято, конечно, как особо тяжкое оскорбление христианской веры, ведь монахини – вспомним риторику «Семи партид» – в гораздо большей степени, чем мирянки, «духовно суть супруги Господа нашего Иисуса Христа».
Примечательно, что амбивалентность в отношении к межконфессиональным интимным связям видна не только при сравнении идеальной картины, создаваемой прескриптивными текстами, христианскими и иудейскими: законами, респонсами, – и реальной практики, но и внутри корпуса произведений одного и того же автора. Так, живший в Толедо во второй половине XIII века плодовитый поэт Тодрос бен Йегуда Га-Леви Абулафия, автор дивана «Сад притч и загадок», насчитывающего более тысячи стихотворений, вторя упрекам раввинов и сетованиям автора «Книги сияния», с горечью осуждал современников-ассимилянтов, не слишком рьяно соблюдавших законы иудаизма, говоривших на местном языке и – можно предположить – приверженных практикам окружающего общества, таким как пошедшие со времен мусульманской Испании конкубинат и бигамия:
Настали времена безмерного опустошения / Завет веры нашей отступает перед другим, / Будто нежная кожа перед коростой. / Грешники преумножаются, неверные мятежники – / Так называемые евреи, которые лелеют христианский закон / И бредут в темноте, отдалившись от Закона Моисея, / Которые преступают предписания мудрецов, / Слишком слепые, чтобы чтить еврейскую веру. / Крайне редка ночь, проведенная за изучением Талмуда. / «Алфавита достаточно нам, – говорят они, – и немного письма. / Еврейский язык нам не нужен; кастильский наш язык или арабский…» / Нечестивцы они! Наверняка их предки / Никогда не стояли у горы Синай и не принимали Завета.
Но тот же Абулафия в других своих стихотворениях, следуя арабским жанровым канонам, воспевает вино и любовь и с экспертных позиций излагает науку страсти нежной, сравнивая мусульманских и христианских барышень в роли сексуальных партнерш и отдавая однозначное предпочтение сарацинкам:
Следует любить арабскую девушку / Даже если она не красива и не чиста, / И держаться подальше от испанской девушки / Даже если она сияет, как солнце. / В испанской девушке нет очарования, / Даже если она наденет шелк или лучшую парчу. […] / Она невежественна в деле совокупления, она не знает ничего. / Но каждая арабская девушка обладает очарованием и красотой, / Которые пленяют сердце и утоляют отчаяние. / Она выглядит так прекрасно, будто одета в золотое шитье, / Хотя на самом деле она обнажена. / В нужный момент она угождает, / Она знает все о любодеянии, / Она знаток науки страсти.
Нужно, конечно, учитывать жанровые условности, но нельзя и отрицать высокую вероятность реального опыта, стоявшего за этим поучением. Иными словами, не только судебные документы, но и лирическая поэзия свидетельствует, что любви незаконной, нарушающей границы, были покорны все три «расы» Пиренейского полуострова.
Глава 7
Вино, мясо и хлеб: пищевые запреты и нарушения
Диетарные предписания и запреты, практики отбора, готовки и приема пищи в разных культурах – один из важных маркеров культурных, конфессиональных различий, наблюдаемых и воображаемых признаков иноверцев и инородцев, способ конструирования Своего и Чужого.
Евреи и нееврейская еда: законы и практика
В иудаизме, начиная с Библии, диетарные заповеди – законы кашрута – обеспечивали сегрегацию от иноверцев, маркировали особенность избранного народа. Постбиблейская раввинистическая традиция – Мишна и Талмуд – развили тему пищевых запретов и их роль в групповой консолидации. В Средние века, как мы увидим, строгость запретов на «чужую» еду и на использование «чужих» средств ее готовки отражала отношения с окружением: более враждебные в Ашкеназе – Германии и Северной Франции, более дружелюбные и близкие – в Италии и Сефараде – Испании. Разумеется, запреты налагались и противной стороной, прежде всего каноническим правом, и, конечно, с обеих сторон нарушались: средневековые евреи, христиане и – что актуально, прежде всего, для Пиренейского полуострова – мусульмане могли следовать диетарным законам, а могли обходить их и даже впрямую нарушать.
