<…>
Нам особенно трудно будет избрать людей тех стран, в которых жестко преследуются все деятели в области борьбы за мир, я имею в виду, в особенности, Соединенные Штаты Америки[2194].
И. Эренбург, развивая конспирологические идеи Бернала, говорил о «происках внешних врагов» и необходимости проявлять «чрезвычайную осмотрительность»; он подчеркивал, что не следует «присуждать в первый раз премии гражданам Советского Союза, которые не исключаются по смыслу Указа о премиях, которые за мир борются, как борются и граждане других стран»[2195]. Важно отметить, что Эренбург изначально воспринял учрежденный институт в качестве инструмента «культурной геополитики» и «вербовки» наиболее солидарных с политикой Советского Союза деятелей науки и искусства из «недружественных» государств:
Мне казалось бы неправильным также присудить первые премии нашим самым ближайшим друзьям, сторонникам мира и крупным выдающимся деятелям мира в странах народной демократии — Польши, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Венгрии.
<…>
Здесь может быть только исключение для тех государств, которые поставлены сейчас остро на гребень борьбы за мир — как великий Китай и как героическая Корейская республика, которая ведет сейчас, истекая кровью, борьбу за мир, где мы должны немедленно, по-моему, назвать кандидатов[2196].
Не забыл Эренбург упомянуть и о возможности премировать членов учрежденного Комитета, но, как бы предваряя собственное награждение, предложил подождать до второй сессии, чтобы не компрометировать принимаемые экспертами решения в первый же год существования институции и вместе с тем «дать справедливое удовлетворение всем членам Комитета»[2197]. Позднее А. Фадеев будет оправдывать такие случаи премирования членов Комитета «целесообразностью более высокого порядка»[2198]. Но еще десятилетием ранее, в октябре 1940 года, В. И. Немирович-Данченко на вопрос А. Б. Гольденвейзера о том, подлежит ли рассмотрению произведение члена Комитета, выдвинутое им самим, нисколько не раздумывая, ответил утвердительно (подробнее об этом говорилось выше). Факт реактуализации этой темы на первом заседании новосозданного Комитета по международным премиям оказывается очень симптоматичным для начала 1950‐х годов и диагностирует все те же «местничество» и «протекторат» в вопросе присуждения наград, акцентируя борьбу внутри Комитета, характерную скорее для собственно советской институции. Этот вопрос еще будет поднят сначала Фадеевым, а затем и В. С. Кружковым в вышеупомянутой справке Отдела художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б) от 27 мая 1952 года[2199]. Хоть Кружков и не будет писать о Комитете по международным Сталинским премиям, архивные материалы все же отчетливо свидетельствуют о схожести сложившихся ситуаций. Так, в 1952 году на международную премию будут выдвинуты четверо членов Комитета (Пабло Неруда, Джон Бернал, Александр Фадеев и Илья Эренбург).
Высказанное выше суждение о премии как инструменте структурирования мирового политического пространства подтверждается растянувшимся на всю вторую половину заседания обсуждением того, могут ли эксперты присуждать награду не только лицам, но и городам (!).
Уже на втором заседании Комитета 5 апреля 1951 года Скобельцын окончательно определил принцип присуждения премий и регламентировал процессуальный аспект принятия решений:
Я думаю, на основании того, что говорилось в прошлый раз, что нам удастся прийти к совершенно единодушному решению. Поскольку, по-видимому, можно рассчитывать на полное единодушие, и не думаю, чтобы после того, как мы обсудим наши кандидатуры, нам потребовалось бы проводить какое-то голосование. Я думаю, что если у нас действительно будет полное согласие между всеми членами Комитета, мы сможем эти премии присудить, даже не проводя голосования, — конечно постольку, поскольку не будет возражений со стороны членов Комитета относительно той или иной кандидатуры[2200].
Этим во многом определяется институциональный облик международной Сталинской премии. Она, в отличие от своего локального советского прототипа, отличалась меньшей степенью бюрократизированности: объем документации, порожденной работой этой институции, не идет ни в какое сравнение с тем «архивным следом», который оставил Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства. Работу Комитета по международным Сталинским премиям отличает малое количество проводившихся заседаний, лаконизм протоколов и стенограмм и куда менее прихотливая сеть взаимодействий с советскими административными структурами (хотя архивные дела с перепиской, как правило, самые объемные по листажу для фонда этой институции). Важное добавление к сформулированным ранее принципам отбора претендентов на премирование внес Го Можо, который указал на необходимость «рассматривать кандидатуры с точки зрения международного авторитета»[2201]; тогда сам факт получения кандидатом награды становился бы политическим жестом, имевшим значительное влияние на массы[2202]. Этим определялась и осознанная членами Комитета «нецелесообразность» посмертного премирования, тогда как локально советская Сталинская премия, как уже было отмечено, неоднократно присуждалась умершим кандидатам. И в его же выступлении прозвучала мысль о важности постоянного ощущения связи с положением дел в мире: эксперт подчеркнул политический потенциал премии, прямо указав, что на первую премию по понятным всем участникам обсуждения причинам должна быть выдвинута кандидатура «из среды корейского народа»[2203].
В этих скудных предварительных замечаниях состояли прямо сформулированные принципы премирования кандидатов, которыми эксперты руководствовались в своей работе. Не может быть сомнения в том, что негласно членам Комитета были даны дополнительные указания, не только конкретизировавшие и уточнявшие процессуальную сторону премирования, но и определявшие угол рассмотрения конкретных претендентов. Отметим, что работа этой международной институции на уровне структурного взаимодействия с другими организациями значительно отличалась от «внутренней» Сталинской премии, о деталях функционирования которой подробно говорилось выше. Из-за совершенно особого институционального статуса международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» для нее попросту не представляется возможным построить схему, подобную той, которую мы предложили для «внутренней премии» выше. Она функционировала почти автономно, согласуя принятые решения со строго ограниченным кругом бюрократических структур.
* * *
Всего за 5-летний срок существования Комитета по международным Сталинским премиям «За укрепление мира между народами» к декабрю 1955 года было учреждено и присуждено 39 международных Сталинских премий, 10 из которых были вручены писателям. В разные годы лауреатами стали немецкая писательница Анна Зегерс (1951), позднее вошедшая в состав Комитета, бразильский писатель Жоржи Амаду (1951), советский прозаик Илья Эренбург (1952), немецкий поэт Иоганнес Роберт Бехер (1952), польский драматург Леон Кручковский (1953), чилийский поэт и член Комитета Пабло Неруда (1953), американский писатель Говард Мелвин Фаст (1953), немецкий драматург Бертольт Брехт (1954), кубинский поэт Николас Гильен (1954) и бирманский писатель Такин Кодо Хмайн (1954). Ввиду невозможности рассмотреть каждый из упомянутых случаев во всех деталях, мы сосредоточимся лишь на нескольких сюжетах, которые, по нашему мнению, позволяют сложить сравнительно внятное представление о месте международной Сталинской премии не только в культурном континууме позднего сталинизма, но и в системе западно-советских культурных контактов.
Обсуждение писательских кандидатур в Комитете в 1951 году
