ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ «ПОЗДНЕГО СТАЛИНИЗМА»
И СОВЕТСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА
середина 1940-х — 1953 г.
ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ РАН
Монография посвящена анализу влияния идеологических кампаний и дискуссий (борьбы с «низкопоклонством» перед Западом, борьбы с «буржуазным объективизмом», антикосмополитической кампании, дискуссий о языкознании и политэкономии) «позднего сталинизма» на советскую историческую науку. Впервые в научной литературе дается общая картина влияния идеологических кампаний и дискуссий на корпорацию советских историков. Для выявления механизмов и закономерностей изучаемых процессов советская историческая наука вписывается в политическую культуру сталинской эпохи. Подробно анализируется состояние профессионального сообщества историков в 1930-1940-е гг. Доказывается, что направление, динамика и содержание идеологических «проработок» в значительной степени зависели от ситуации внутри самой корпорации (групповых, институциональных и индивидуальных конфликтов, карьерных амбиций, социальной психологии поколений историков и т. д.). Подробно описывается прохождение кампаний в Институте истории АН СССР (включая Ленинградское отделение), МГУ, ЛГУ и Московском историко-архивном институте. Показываются и относительно позитивные последствия идеологических кампаний. В частности, именно они дали мощный толчок развитию историографических исследований в Советском Союзе. Для выявления концептуального влияния идеологии «позднего сталинизма» на советскую историографию анализируются книги-лауреаты Сталинской премии. Монография написана на широком круге опубликованных и неопубликованных источников, многие из которых вводятся в научный оборот впервые.
© В. В. Тихонов, 2016
© Институт российской истории РАН, 2016
© Издательство «Нестор-История», 2016
Благодарности
Выражаю огромную признательность сотрудникам центра «Историческая наука России» Института российской истории РАН и его руководителю члену-корреспонденту РАН А. Н. Сахарову за неизменную поддержку всех моих начинаний. Не могу не поблагодарить сотрудников кафедры источниковедения Историко-архивного института РГГУ за приобщение к источниковедческим традициям отечественной исторической науки. Особую благодарность приношу рецензентам книги М. А. Базанову и Е. Ю. Зубковой, взявшим на себя труд прочесть рукопись будущей книги и высказавшим ряд важных замечаний и пожеланий. Наконец, эта книга никогда бы не появилась без помощи сотрудников архивов, в которых я работал. Персонально хотелось бы поблагодарить И. Г. Тараканову (Архив РАН), О. В. Леденцову (РГАНИ) и К. С. Дроздова (НА ИРИ РАН).
Введение
Историческая наука последнего сталинского десятилетия (1940-е — начало 1950-х гг.) не обделена вниманием исследователей. Сравнительно недавно было опубликовано несколько монографий, освещающих развитие историографии в указанный период. Этот интерес не случаен и обусловлен несколькими причинами. Во-первых, исследовательской логикой, диктующей необходимость последовательно «осваивать» малоизученные периоды, выстраивая их в единую эволюционную цепочку. Так получилось, что именно изучение послевоенного времени оказалось необходимым шагом для цельного осмысления сложного развития советской исторической науки. Во-вторых, общим для современной исторической науки вниманием к эпохе «позднего сталинизма», оказавшейся ключевой развилкой в развитии советской системы, где сталинизм, с одной стороны, достиг апогея, а с другой — зрели процессы, подготовившие десталинизацию. В-третьих, именно послевоенное время является периодом окончательного формирования собственно советской исторической науки (до этого научную среду можно было называть, из-за значительного числа историков «старой школы», «советской» с определенной долей условности) и ее инфраструктуры. В этом смысле именно эта эпоха оказывается ключевой для понимания как достижений советских историков, так и выявления причин упадка и разрушения советского «историографического колосса».
Важнейшим содержанием духовной жизни послевоенного советского общества стали идеологические кампании и дискуссии. Удивительно, но в историографии до сих пор нет монографии, специально посвященной этим событиям. Историографы с разных сторон анализировали развитие советской исторической науки в эпоху «позднего сталинизма», но идеологические кампании и их влияние на историографический процесс по разным причинам обходились стороной. Кто-то считает, что это лишь внешний фактор по отношению к науке, который не надо переоценивать. Кто-то, следуя выбранной методологической модели, апробированной на более ранних периодах и другой проблематике, делает акцент на определенные стороны процесса, теряя совокупность явлений и событий. Конечно же, можно верить, что идеологические процессы — лишь досадный фон для развития исторической науки, но это не так. Власть и знание тесно связаны, теснее, чем хотелось бы.
Есть и еще одна, отнюдь не последняя, причина, почему идеологические кампании заслуживают самого пристального внимания. Дело в том, что через горнило кампаний прошли практически все историки, впоследствии ставшие гордостью советской, а затем и российской исторической науки, символом ее достижений и традиций. Многочисленные биографии, посвященные уходящему поколению классиков, в которых послевоенные погромы неизбежно всплывают в качестве биографических фактов, нередко засорены ошибками и оценочными передержками. Сложившаяся историографическая ситуация напоминает перепутанный пазл, в котором общая картина никак не желает складываться. Одни части картинки уже собраны, другие хаотично собираются, третьи — потеряны, а четвертые вообще не нарисованы. Собрать этот пазл и представить более или менее целостную картину — одна из задач предлагаемой книги.
Территориальные рамки исследования ограничиваются столицами — Москвой и Ленинградом. Преимущество отдается Москве. Это связано и с доступностью для автора местных архивов, и с тем простым соображением, что именно здесь, где были сосредоточены ведущие научные силы Страны Советов, идеологические кампании прошли наиболее шумно, а полученный материал может служить прочным фундаментом в объяснении процессов. Региональные образовательные и научные центры сознательно оставлены за скобками. Автор исходил из постулата, что прохождение кампаний определялось состоянием среды историков. Поэтому учет национальных (в союзных республиках) и региональных специфик — задача кропотливая и крайне непростая. Распутывание сложной паутины местных связей и конфликтов требует особых усилий и немалого времени. Оставим это местным исследователям. Тем более что процесс уже идет полным ходом и дает крайне интересные результаты, заметно отличающиеся от столичных.
В центре внимания отнюдь не случайно оказывается Институт истории АН СССР (включая и Ленинградское отделение Института истории (ЛОИИ)). Институт являлся центральным научно-исследовательским учреждением, в котором были сосредоточены лучшие историки страны. Поэтому Институт оказался в самом эпицентре кампаний. События, проходившие в вузах, представляются вторичными. Есть и еще одни нюанс. Архивы Института несравненно лучше сохранились и более доступны, чем документация высших учебных заведений. Это позволяет если не восстановить картину полностью, то, во всяком случае, получить более или менее целостный событийный ряд.
Теперь немного о структуре текста. Он комбинирует проблемные и нарративные главы. Первые преимущественно посвящены явлениям, вторые — событиям. Поскольку в центре внимания неизбежно оказываются собрания, реализующие установки кампаний, то источниковой основой стали стенограммы и протоколы, а также опубликованные отчеты. Такая ситуация ставила вполне конкретный вопрос: как выстраивать архитектонику текста, описывающего собрания? Можно было предложить в основе аналитический текст, где были бы показаны основные тенденции, типология
