Весьма круто обошелся мистер Доррит сосмотрителем тюрьмы, который уже много лет занимал этот пост и с которым у негоникогда не бывало недоразумений. Явившись лично поздравить мистера Доррита сосчастливой переменой в его судьбе, смотритель предложил ему на остающееся времядве комнаты в своем доме. Мистер Доррит поблагодарил и сказал, что подумает; ноне успел смотритель уйти, как он сел и написал ему весьма язвительное письмо, вкотором, подчеркнув то обстоятельство, что до сих пор ни разу не удостаивалсяпоздравлений с его стороны (что вполне соответствовало истине, посколькупоздравлять до сих пор было не с чем), сообщал, что вынужден от своего имени иот имени своего семейства отклонить это любезное предложение, хотя высоко ценитего бескорыстность и полную свободу от каких-либо мелких житейских соображений.
Брат его выказывал так мало интереса кпроисшедшему, что можно было усомниться, понял ли он, что произошло; тем неменее мистер Доррит позаботился, чтобы все вызванные к нему портные,шляпочники, чулочники и башмачники сняли мерку также и с Фредерика, а староеего платье приказал отобрать и сжечь. Что касается мисс Фанни и мистера Типа,то им по части моды и щегольства никаких наставлений не требовалось; они тотчасже переехали вместе с дядей в лучшую гостиницу округи — впрочем, по отзыву миссФанни, эта лучшая тоже была не бог весть что — и там дожидались завершенияформальностей. Мистер Тип не замедлил обзавестись кабриолетом, лошадью игрумом, и его элегантный выезд ежедневно два-три часа подряд простаивал наулице у тюремных ворот. Частенько останавливался там и небольшой, но изящныйнаемный экипаж парой, откуда выходила мисс Фанни, потрясая смотрительскихдочерей сменой умопомрачительных шляпок.
За это время совершено было немало деловыхопераций. Так, например, мистеры Педдл и Пул, стряпчие из Моньюмент-Ярд, попоручению своего клиента Эдварда Доррита, эсквайра, направили мистеру АртуруКленнэму письмо со вложением двадцати четыре фунтов девяти шиллингов и восьмипенсов, что, по расчетам упомянутого клиента, равнялось сумме его долга мистеруКленнэму плюс проценты, считая из пяти годовых. В дополнение мистеры Педдл иПул уполномочены были напомнить мистеру Кленнэму, что его об этой ссуде никтоне просил, и довести до его сведения, что никто ее и не принял бы, будь онаоткрыто предложена от его имени. Затем ему напоминали о необходимостиозаботиться распиской установленной формы и образца и просили принять уверенияв совершенном почтении. Немало деловых операций пришлось совершить и в стенахМаршалси, той самой Маршалси, которой суждено было вскоре осиротеть с отъездомтого, кто столько лет был ее Отцом; сущность таких операций сводилась кудовлетворению мелких денежных просьб, поступавших от пансионеров. Эти просьбымистер Доррит удовлетворял щедрой рукой, однако же не без некоторого стремленияк официальности: сперва он в письменной форме назначал просителю час, когда тотдолжен был к нему явиться; затем принимал его, сидя за столом, заваленнымбумагами, и сопровождал вручаемое пожертвование (он всякий раз не забывалподчеркнуть, что это не ссуда, а пожертвование) пространными поучениями,которые обычно кончались советом надолго сохранить память о нем, Отце Маршалси,своим примером доказавшем, что даже в тюрьме человек может сохранитьсамоуважение и уважение окружающих.
Пансионеры не испытывали зависти. Не говоряуже о том, что все они, лично и по традиции, относились с глубоким почтением кстарейшему из обитателей Маршалси, случившееся подняло престиж заведения ипривлекло к нему внимание газет. А может быть, кое-кто из них, порой дажебезотчетно, утешал себя мыслью, что ведь и ему мог выпасть счастливый жребий ине исключено, что еще и выпадет когда-нибудь. В общем, все радовались от души.Разумеется, некоторым грустно было сознавать, что для них все осталосьпо-прежнему: ни свободы, ни денег; но даже и эти не питали злобы к семействуДоррит за привалившее ему счастье. Быть может, в более высоких кругах обществазависть была бы больше. Весьма вероятно, что люди среднего достатка оказалисьбы менее склонны к великодушию, чем эти бедняки, привыкшие перебиваться со дняна день но принципу: не сходишь к закладчику — не пообедаешь.
Ему поднесли адрес в нарядной рамке подстеклом (впрочем, этому адресу не пришлось потом украшать собой семейнуюрезиденцию Дорритов или фигурировать в семейных архивах). В ответ он сочинилпослание, где с царственным достоинством говорил, что не сомневается вискренности выраженных пансионерами чувств; и далее в общих словах сновапризывал их следовать его примеру — что они безусловно охотно бы сделали, покрайней мере в части получения наследства. Послание заканчивалось приглашениемна торжественный обед, который будет дан на тюремном дворе и на котором оннадеется иметь честь провозгласить прощальный тост за здоровье и счастье всех,кого он здесь покидает.
Мистер Доррит не принимал личного участия вобщей трапезе: она состоялась в два часа, а он теперь обедал в шесть (обед емуприносили из соседней гостиницы); но его сын благосклонно согласился занятьместо во главе центрального стола и очаровал всех своей непринужденнойлюбезностью. Сам же он расхаживал среди приглашенных, отличая кое-кого своимособым вниманием, смотрел за тем, чтобы ничего не было упущено в меню и чтобыкаждый получил свою порцию. Казалось, это некий феодальный барон, будучи вотменном расположении духа, потчует своих верных вассалов. Под конец обеда онподнял бокал старой мадеры за всех присутствующих и выразил надежду, что ониприятно провели день и не менее приятно проведут вечер; в заключение же пожелалим всего хорошего на будущее. В ответ был провозглашен тост за его здоровье,встреченный дружными аплодисментами; он хотел было поблагодарить, но тут что-тодрогнуло в бароне, и он расплакался, словно простолюдин, у которого в грудибьется обыкновенное человеческое сердце. После этой большой победы (которую онсчитал поражением) он предложил выпить также «за мистера Чивери и его коллег»,которые еще раньше получили от него по десять фунтов каждый и все были в сборе.Мистер Чивери, выступая с ответным тостом, изрек: «Если твоя обязанностьзапирать, запирай; но помни, что все мы — люди и братья, как сказал негр,закованный в кандалы». Когда с тостами было покончено, мистер Дорритсоблаговолил сыграть символическую партию в кегли со следующим по старшинствуобитателем Маршалси и удалился, предоставив вассалам развлекаться пособственному усмотрению.
Но все это происходило несколько раньше. Атеперь настал день, когда мистер Доррит с семейством должен был навсегдапокинуть Маршалси, последний раз пройдя по исхоженным вдоль и поперек плитамтюремного двора.
