До вечера было еще далеко. Артеми потащила нас с Мирто в сторону, чтобы пошептаться:
— Слушайте, девчонки! Можно мне у вас пообедать сегодня? А то я ж папаше сказала, что в жизни больше есть не буду, а у меня совсем брюхо подвело!
— Я спрошу у Стаматины, — прошептала Мирто, — раз тетя Деспина больна.
— Тогда спроси и про Нолиса, — сказала я потихоньку.
Стаматину долго уговаривать не пришлось.
— У нас полпротивня горошка с картошкой осталось со вчерашнего дня. Ни у кого нет аппетита. Дедушка уехал в город. Госпожа больна. Я вам накрою здесь, в кухне, чтобы вы не беспокоили ее своей болтовней.
Мы набросились на нее и давай целовать:
— Ты такая хорошая-прехорошая, Стаматина!
— Ну прямо! — довольно промурлыкала она. — Можно подумать, от своих щедрот вас кормлю.
Как было бы здорово каждый день так обедать вместе с Нолисом и Артеми! Артеми такая смешная. Уселась обедать в своей шляпе с вишнями и давай изображать знатную госпожу. А слопала столько, что не счесть. Она жеманно протягивала свою тарелку Стаматине, чтобы та положила добавки.
— Дайте мне, пожалуйста, еще немножко мяса, в нашем доме так любят бедных барашков, что, считай, мы и не едим их никогда.
— Ах, Артула, — смеялась Стаматина. — Тебе точно надо бы артисткой стать!
Потом Артеми изобразила тетю Деспину, как та нас ругает, маму Пипицы и саму Пипицу с ее жеманством и манерничаньем. У Стаматины от смеха даже слезы потекли.
Поев, мы помогли Стаматине помыть посуду — все, кроме Артеми, сидевшей в кресле с самым надутым видом, на который она только была способна.
— Я дома каждый день мою да убираю, — сообщила она нам. — А сегодня я — дорогой гость.
Если бы не грусть из-за отъезда Никоса, это был бы самый прекрасный день лета. Странная все-таки вещь — грусть. Ты из-за чего-то огорчаешься сильно-сильно, так, что кажется, будто никогда в жизни уже не развеселишься. Вот я утром проснулась, не увидела Никоса и решила, что буду несчастнее всех, ну до конца лета точно. А потом, когда нашлось письмо да Артеми начала дурачиться, — грусти как не бывало, одно только волнение осталось: что же мы увидим в наших скалах?
А в скалах, прямо за троном, мы нашли корзину с крышкой. Открыли и увидели виноград, хлеб и еще много всего съестного.
— Да что это значит? — растерялись мы.
— Давайте найдем мидии, как сказано в письме, — заметил Нолис.
Мы хорошенько поискали и в одной из ямок, образовавшихся в скале-троне, нашли три огромные мидии. Две были с моллюсками внутри и еще живые: едва мы их открыли, они зашевелились. А внутри третьей оказалась сложенная вчетверо бумажка, на которой было написано: «Возьмите корзинку и идите к Мельнице со сломанным крылом. Если кто встретится по дороге, скажите, что идете на пикник. Но лучше, чтобы вас никто не увидел».
С нами в жизни такого не бывало — настоящая сказка! Ну вот, не так уж все и плохо с диктатурой, а Никос говорил, что будет ужасно. Со вчерашнего утра в Греции диктатура, а вот у нас, у ребят, происходят странные и ужасно интересные события!
— А вот представьте себе, — говорит тут Артеми, — мельница превратилась в волшебный замок и ждет Артеми… на царство!
— Ну-ка помоги поднять корзину, — прервал ее мечтания Нолис. — Вот станешь царицей, тогда мы все шмякнемся на колени и будем тебе поклоняться.
Мы молча тащили корзину, думая, кажется, об одном: что нас ждет на Мельнице со сломанным крылом?
Мы, конечно, не верили в привидения. Хотя Пипица и клялась всем на свете, включая «чтоб меня на кусочки порубили и в торбу бросили», будто бы она, отправившись с отцом на прогулку, увидела вдали на мельницах призрак: он был в огромной белой шляпе, а в руке — ветка с серебряными цветами. Наверное, и другие вспомнили об этом, поэтому, когда мы поднялись на небольшую горку и дошли до вершины, стоило нам различить стоящие у ее подножия мельницы, мы застыли в оцепенении, словно у нас ноги к земле приросли.
Нагруженный корзиной Нолис первым начал спускаться по склону. Гора была не такой уж высокой, но ее задний склон оказался очень крутым, сплошь скалы да камни, так что мы все покрылись ссадинами и царапинами, пока спускались к мельницам.
Леопард вряд ли мог найти место хуже, чтобы отправить нас на прогулку. Мельниц было две, они стояли в небольшой лощине, заросшей густым кустарником и покрытой болотными лужицами. Комары тучами летали над лощиной и искусали нам все руки-ноги. Возле мельниц лежали груды ржавого железа и старых башмаков. Стены зияли выщербленными камнями. У одной из мельниц вовсе не было крыльев, у другой осталась только половина крыла, больше похожая на куда-то там указующий перст.
Мы подошли к Мельнице со сломанным крылом, но никак не могли решиться открыть дверь и войти.
— Она не заперта, — заметила Мирто и легонько подтолкнула ее ногой.
Дверь застонала, отворяясь, — этот звук был похож на вой шакалов, который иными ночами далеко разносится по окрестностям.
— Я боюсь, — призналась Артеми.
Не будь мне стыдно, я бы сказала то же самое.
— Смотрите, — выдохнул Нолис. — Лестница.
Мы заглянули в проем двери и увидели винтовую лестницу.
— Поднимемся? — робко предложил Нолис.
— Лично я никуда не пойду, — заявила Артеми.
Нолис распахнул дверь, и она пронзительно завизжала. Внезапно послышалась тихая песенка…
НИКОС!
Мы услышали его шаги: Никос спускался по лестнице.
Он остановился на нижней ступеньке и улыбнулся.
— Ну и что вы застыли? Добро пожаловать в мою «башню»!
Мы переглянулись. Так все это было просто игрой? И взрослые сговорились, чтобы мы приняли в этом участие и все казалось правдой? Даже епископ, губернатор и Пикипикирам? Только для того, чтобы игра выглядела настоящей?
Если бы мы не видели в газетах фотографию… (забыла, как его зовут, диктатора) «жабы», как зовет его Стаматина, мы бы подумали, что и диктатура — просто шутка взрослых, что ничего такого на самом деле не было, потому как вместо того, чтобы ухудшаться, у нас жизнь становилась только веселее и увлекательнее.
— Никос, так это все игра? Скажи!
Никос нахмурил брови, и снова на его лице появилась темная линия. Мы поняли, что все очень серьезно и совсем не игра.
— Пошли наверх, — скомандовал Никос.
Лесенка вела в крошечную комнатку, в которой едва помещался матрас. Мы уселись на этом матрасе, и тогда Никос рассказал нам все. Он не уплыл на «Фридоне», потому что в городе узнал от друзей, что губернатор телеграфировал в Афины, чтобы его арестовали, едва он сойдет с парома. Вот что, наверное, хотел сказать дедушка, когда тетя Деспина его прервала.
