Теперь Никос скрывается, чтобы все думали, что он уехал, иначе его арестуют здесь.
Никос должен был провести на мельнице еще несколько дней, а потом он собирался отправиться в город, чтобы и там прятаться до тех пор, пока не сможет тайно покинуть остров.
— Все зависит от вас, — завершил свой рассказ Никос.
Мы должны были приносить ему еду в корзине, которую Стаматина каждую ночь будет оставлять в пещере. Так и она, плутовка, все знала! А если вдруг в Ламагари появятся полицейские, то ходить на мельницу не надо, а надо подняться на горку и потрещать цикадами.
Мы были вне себя от восторга! А Никос еще говорит, что это не игра! Да самая настоящая игра! У нас секреты от взрослых! Только мы будем знать, где прячется Никос! Будем с ним тайно встречаться и слова об этом никому не скажем (пусть даже с нас кожу живьем сдерут, как любит говорить Артеми)! И, в конце концов, мы поможем Никосу, все зависит от нас!
Сумерки сгущались, так что мы едва видели друг друга.
— Тебе здесь не страшно одному? — спросила Артеми.
— А про леопарда ты забыла? — улыбнулся Никос. — Едва только спускается ночь, как он приходит ко мне и составляет компанию.
— Можно я останусь с тобой сегодня? — попросил Нолис.
— Не пойдет, Нолис. Я бы и рад еще с кем-нибудь поболтать, но тогда леопард не придет или придет, а разговаривать не будет.
Хорошо, что у нас ввели диктатуру и мы можем делать что хотим, иначе тетя Деспина точно раскричалась бы, где это мы шляемся так поздно. По дороге домой нам пришлось пройти мимо дома Пипицы.
— Эй, где это вы были? Я искала вас целый день! — крикнула она со своей веранды.
Мы ее не заметили и, когда она вдруг подала голос, растерялись и не знали, что ответить. Но, к счастью, она не повторила вопрос, а начала хвалиться:
— А мой папочка станет консулом Германии на нашем острове. Потому что он учился в Германии. Мама говорит, что мы будем давать приемы в консульстве. А мне сошьют кружевное платье цвета морской волны…
— Завтра нам все расскажешь, — перебила ее Мирто. — Нас уже домой зовут.
— Эй, вы так и не сказали, где вы были! — крикнула Пипица нам вдогонку.
Но мы уже далеко ушли.
Добравшись до дома, мы услышали знакомое «ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ». Дедушка вернулся из города. Мы бегом помчались к Стаматине, но он перехватил нас на веранде, чтобы рассказать легенду о царе Мидасе, у которого были ослиные уши. «И держи это в секрете от всего мира», — сказал Мидас своему цирюльнику, когда тот снял с него шапочку, чтобы постричь царя, и увидел ослиные уши. Но цирюльник, который был страшным болтуном, чуть не лопнул от того, что не мог никому это рассказать. Тогда он вырыл в земле ямку и прокричал в нее: «У царя Мидаса ослиные уши!» В этой ямке вырос тростник, и, когда дул ветер, он шевелил своими листочками и шуршал: «У царя Мидаса ослиные уши!» Так об этом узнал весь мир.
— Вот видишь, дедушка тоже знает, — сказала Мирто, когда мы легли в постель.
— О Никосе? — удивилась я.
— Да, поэтому он нам и рассказал эту легенду о царе Мидасе.
Странный у нас дедушка! Мы и без царя Мидаса ни слова не скажем о нашем секрете!
Стаматина зашла в комнату закрыть ставни.
— Дождем пахнет.
— Почему они арестовали бы его, как только он сошел с парома? — спросила я шепотом.
— А ну-ка помолчи! — шикнула Стаматина и присела на мою кровать.
И Мирто тут же оказалась рядом.
— Нет, правда, почему? — пытала Стаматину и она.
— Потому что диктатура, и Никосу это не нравится, вот почему! А вы очень хорошо сделаете, если перестанете приставать со всякими «почему» да «отчего».
— Тогда почему не арестуют и дедушку, ведь и ему не нравится диктатура? — не унималась Мирто.
— Никос — другое дело.
— Какое другое? — воскликнули мы с Мирто в один голос.
— Сказала «другое» — и точка, — притворно рассердилась Стаматина.
— Ну что, спим сегодня вдвоем? — предложила Мирто, как только Стаматина вышла.
И устроилась поудобнее в моей кровати.
Я отодвинулась, чтобы ей было где лежать.
— ОЧСЧА, ОЧПЕЧА? — Мирто спросила первой.
— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — отозвалась я.
— Почему ОЧПЕЧА, Мелия?
— Потому что все очень запуталось.
— Тогда и я ОЧПЕЧА, — решила Мирто.
Если бы сказка про Пиноккио была правдой, то нос Артеми должен был вырасти метра на три — от такого-то вранья. Но, должно быть, существуют ложь во благо и ложь во зло, и от благой нос расти не должен.
Прошло уже три дня с тех пор, как Никос спрятался на Мельнице со сломанным крылом. А нам предстояли «дни отчаяния», и какого! Мало того, что мы не могли пойти к Никосу, так еще и папа совсем с ума сошел!..
Эта, говорит, история с леопардом, путешествующим между Испанией и Самосом, добром не кончится. Так ему сказал Амстрадам Пикипикирам. Он даже тете Деспине передал просьбу, что неплохо было бы вспороть леопарду брюхо, а то вдруг что-то спрятано в соломе, которой он набит от лап до кончиков ушей.
Нет, вы только послушайте: вспороть брюхо леопарду!
— Боюсь, — заявил папа, — что они направят жалобу в Афины, и Никос просто так не отделается.
Он как будто знал!..
А потом с визитом пришли Пипица и ее родители. Нам было очень трудно разговаривать с Большими неприятностями после ее предательства, пусть Никос и утверждает, что она не виновата.
В какой-то момент, когда мы уже совершенно одурели от рассуждений о ее драгоценном папочке, консульстве и каком-то Гитлере, мой взгляд зацепился за Артеми, которая промчалась прямо под нашей верандой. Мирто почти вывалилась за балюстраду, чтобы ее окрикнуть, но Артеми была уже далеко. Однако вскоре — нате вам, пожалуйста, — она вернулась. И снова убежала. И так несколько раз.
— Что это с ней? — прошептала мне Мирто на ухо.
— Вот увидишь, она хочет нам что-то сказать, точно тебе говорю.
Мы просто умирали от любопытства. Да только как нам избавиться от Больших неприятностей: Пипица вцепилась в нас, как мидия, — так Мирто про нее говорит.
Когда Пипица и ее родители наконец убрались, было уже слишком поздно, да и Артеми куда-то делась. Мы направились во двор помыть ноги под колонкой, и тут перед нами возникла Артеми собственной персоной.
