спешу уйти.
По неясной причине я чувствую светлую тоску. Почему я решила, что ей, непременно, нужна моя защита? Маринка — умная девчонка. Она рано научилась самостоятельности и давно подрабатывает, в отличие от меня.
Но принятое мной днем решение улетучивается, как облачко белого пара, когда вечером я захожу в раздевалку. Снимаю на ходу резиновую шапочку, поднимаю глаза и обалдеваю от такой наглости: Соколов сидит на лавке, прислонившись спиной к кафельной плитке, и изучающе смотрит на меня.
11
Застываю от неожиданности.
— Это женская раздевалка. — Бросаю резко и хватаюсь за полотенце на груди. Под ним у меня синий, спортивный купальник, но я все равно чувствую себя голой и беззащитной. Мне некомфортно находиться с Соколовым один на один в практически пустом спортивном комплексе.
Он вытягивает длинные ноги в тяжелых ботинках и слегка покачивает носками из стороны в сторону. На скамейке рядом с ним лежат черный шлем, кожаный рюкзак и перчатки. Конечно, к черту экипировку — это для слабаков. Он наклоняет голову набок и нараспев произносит:
— Ее вульгарно — злые ноги запутали меня! (прим. — стихотворение Ирины Астаховой) — Бесцеремонно скользит взглядом по голым ногам вниз, а затем медленно возвращается вверх, упираясь в край полотенца. Физически ощущаю, как он пялится на меня. Дергаю плечами. Мне, с одной стороны, хочется стремительно прикрыться, а с другой — внутри все странно замирает и сладко ноет. Меня пугает реакция собственного тела. В присутствии Соколова оно начинает бунтовать и вести себя несвойственно.
— Что за чушь? Какого ты здесь развалился? — понимаю, что внятного ответа не получу, поэтому повторяю. — Соколов, это женская раздевалка. Мне нужно переодеться. Выйди.
Синева его глаз концентрируется на моем лице. Он легко поднимается с низкой лавочки и подходит ко мне. Прикасается пальцами к влажному концу косы, намеренно задевая ложбинку груди. Мое сердце стучит в сотню раз быстрее и громче обычного. Отступать некуда — у меня за спиной дверцы металлических шкафчиков.
— У тебя мурашки. — Тихо говорит он и невесомо гладит ключицу.
— Мне просто холодно, а ты не даешь мне переодеться. — Отвечаю также тихо, не сводя глаз с его лица. Как под гипнозом.
Он накрывает тяжелой ладонью мое плечо и больно сжимает, сминая кожу. Между нами творится что-то странное, чему я не могу найти разумного объяснения. Из комнаты точно исчез кислород: я задыхаюсь, когда он скользит ладонью вниз по моему телу и оголяет бедро. Вся моя бравада и уверенность трусливо покидают меня, оставляя наедине с его жадным желанием и ощущением превосходства.
Я прихожу в себя, когда чувствую горячие пальцы на внутренней стороне бедра. Смотрю в темные воронки его глаз и приоткрытый рот. Он тяжело дышит. Не моргает. Бью его по руке и отскакиваю назад, больно ударившись спиной о шкафчики.
— Ты вообще страх потерял! Потаскун хренов! — Мой голос разлетается эхом по огромному помещению раздевалки, ударяется о потолок и стены. Одна из лампочек мигает несколько раз, но, к счастью, не тухнет. Я бы не перенесла интимного полумрака.
В последнее время я слишком часто теряю контроль в его присутствии или наоборот — обдумываю каждый свой жест. Паршиво.
Соколов удивленно приподнимает бровь, а потом смеется и отступает. От уголков его глаз разбегаются маленькие лучики, делая его обаятельным. Между губ мелькает ряд ровных, белых зубов — мечта стоматолога.
— Что ты сказала? Потаскун? Я такое последний раз от бабки в центре слышал, когда напугал ее ревом мотоцикла.
Я все еще тяжело дышу. Чувствую себя глупо и нелепо, напоминаю себе, что передо мной парень моей подруги, и сегодня я пообещала себе больше не вмешиваться. На краешке сознания скребется мысль о неправильности происходящего.
— У тебя на бедре огромный кровоподтек. Я просто хотел посмотреть. — Он примирительно выставляет вперед ладони.
— У себя в башке посмотри. — Отвечаю спокойнее. — Твои беспорядочные половые связи дурно сказываются на других людях.
— Мне жаль. Лиля больше не подойдет ни к тебе, ни к Марине. — Он на секунду сводит брови и указывает на бедро. — Сильно болит?
— Нет, видишь же, плаваю, но выглядит уродски.
— Марину я сегодня отвез к врачу. Ничего серьезного, не волнуйся. Ты впечатлила меня сегодня своей самоотверженностью. — Подозрительно кошусь на него, ожидая подвох, и Соколов не подводит. Продолжает в своем репертуаре. — Боюсь представить тебя в постели. Даже Тим в боевую стойку встал. Он тебе, кстати, нравится, или ты только по зализанным додикам прешься? — Ехидно спрашивает меня, но глаза серьезные, плечи напряжены.
Мне окончательно надоедает топтаться в сланцах и мокром полотенце. К тому же, бассейн скоро закроется, а я не хочу ехать домой в хлорке со слипшимися волосами. Поэтому игнорирую его дебильные вопросы, поворачиваюсь к нему спиной и отмыкаю свой шкафчик. Достаю рюкзак и ищу шампунь.
Соколов молчит, я — тоже. Он, я так понимаю, никуда не торопится. Подходит и прислоняется плечом к шкафчику рядом со мной. Нагло пялится.
— Нравится или нет?
— Слушай, ты встречаешься с Мариной. Какое тебе дело до того, кто мне нравится?
— Значит так, Марго с косичками, — его голос становится ниже и жестче, взгляд тяжелее. Он давит своей энергетикой. — Я задолбался от этих игр. Мне кажется, ты еще до конца не поняла, с кем имеешь дело. Или ты завтра идешь со мной на свидание, или я сделаю Марине одолжение и, наконец, трахну ее. Она уже вся извелась. Принимай решение. Сейчас. — Он складывает руки на груди.
Я растерянно рассматриваю ворот черной водолазки.
— Ты же это несерьезно?
— Хочешь проверить?
— Это шантаж, Влад. — Сглатываю комок в горле и мечусь глазами по сторонам.
— Теперь я стал для тебя Владом? Хочешь отговорить меня? Призвать к совести? Спойлер — у меня ее нет, не старайся. У тебя ничего не получится.
Убираю рюкзак в шкаф и снова достаю. Прижимаю к себе. Внутри нарастает паника. Он снова манипулирует. И что-то подсказывает мне, что он выполнит свое обещание: разорвет Маринино сердце в клочья.
— Одно свидание, и ты расстаешься с ней. — Говорю я, и на меня сразу же сваливается бетонная плита будущей вины. Делаю глубокий вдох и заверяю себя, что справлюсь с грузом ответственности. — Ты расстаешься с ней деликатно, и ничего не говоришь о нас, понял? На встрече никаких лобызаний, и лапы свои держи при себе. Если я захочу уйти — я уйду, никакого принуждения. — Перевожу взгляд на него и тереблю замок рюкзака в ожидании ответа.
— Идет. — Слишком легко соглашается он. Разворачивается, забирает с лавочки шлем и перчатки.
