Вместо вод Темзы в глубину убегают отвесные скалы, теряясь в непроглядном мареве. Туман клочьями поднимается к поверхности, расползается по земле, цепляется за спешащих прохожих и свежими соплями обвисает на водосточных трубах. Воняет при этом так, будто тут несколько тысяч гастарбайтеров скинулись говнецом. Прямо в реку. И не смыли.
– Костик, почему дыра вместо Темзы? Куда ведет сия прелесть?
– Ты видишь? – удивляется Преподобный. Его практически нереально вывести из себя. Он настолько спокоен и так хорошо умеет контролировать собственные эмоции, что не поддается истерикам, провокациям и слезам со стороны. Его страсти непоправимо упорядочены. Тут я молодец, умудрился вытащить его из эмоциональной раковины.
Мы стоим на берегу предполагаемой реки. Я хватаюсь за перила набережной, мощенной неровным камнем, и стараюсь не упасть.
Прыгать расхотелось.
Какая ж это романтика, сигануть в туман?
– Вижу, конечно. Провал, еще и светится изнутри. Эйяфьядлайекюдль активизировался?
– Что?!
Это единственное название действующего вулкана, которое я знаю. Но прежде, чем я успеваю прочитать лекцию на тему «Почему надо изучить все источники пензы на Земле», Богомол говорит:
– Это проход в ад, – спокойно так говорит, как доброго утра желает. – Оттуда в наш мир тянутся демоны. Иногда – души мертвых.
Смотрю на напарника, жду, когда он рассмеётся. Напрасно. У Костика напрочь чувство юмора отсутствует. Лицо каменное, глаза щурятся в Темзу, руки в карманах, наверняка, в кулаки сжаты.
Я примериваюсь и с наслаждением плюю в бездну.
– Вы что делаете?! – пока Преподобный оттаскивает меня от ограды, с него слетает часть пафоса.
– Проверяю, приползет ли кто на мой зов, – довольно пожимаю плечами.
Этот полуразрушенный город – немного не то, что я ожидал увидеть. И мое неудовольствие вываливается на Святошу, не помещаясь в ослабленном от пребывания в монастыре организме. Надо встряхнуться, не дать себе утонуть в потоках накатывающей депрессии. И бедолага Богомол является великолепным средством поднять себе настроение.
– Это опасно!
– И давно тут этот провал?
– Всю мою жизнь. Обычные люди его не видят.
– А мы, значит, с тобой не обычные, – только сейчас замечаю, что малочисленные прохожие пробегают мимо особенно быстро. Будто опаздывая на концерт Стаса Михайлова, некоторые явно на Моргенштерна. Но этих лучше сразу утопить.
– Кроме меня его видел только отец Джонатан. Но он мертв.
– А он оттуда может вылезти?
– Сестра Литиция!
– Ну а что? Мы с ним расстались плохо. Надо бы попрощаться.
– Сестра…
– А насчет опасности… Если кроме нас все видят обычную воду, как думаешь сколько людей купается в Темзе, плюёт в нее и, даже страшно представить, писает!?
– Хватит, сестра Литиция! Вы говорите Богохульные вещи!
– Правду! Я говорю только правду! И не про Бога! А про ад. Получается адахульные? Нет. Демонохульные. Прикольно звучит.
Мне терять теперь нечего.
Нет. Сразу я не умру. Сначала убью кого–нибудь.
Благо, я боевой монашка. Боевая монах.
Черт.
– Вы не серьезны.
– А рыба там есть? – но Святоша уже уводит меня с набережной. За шиворот и очень настойчиво. – Ну, погоди! Я должен проверить! Я же рыбопродукты есть не смогу!
Но гаденыш оттаскивает нас все дальше. Он любит все просчитывать наперед, мыслить рационально и контролировать ситуацию. Малейшее исключение тут же стирается, возвращается на исходную. Как же весело будет довести его. Заставить сделать то, что хочется, а не то, что надо.
– Тех, кто её не видит, бездна игнорирует. За исключением тех, кто её зовет.
– Еще и зовет? – меня передергивает. Голосище, наверное, у этой штуки прескверное. – А можно мне аванс?
– Что?
– Это ипотека наоборот.
– Вы иногда очень непонятно говорите.
– Когда? – безжалостно ржу над Преподобным. Сколько можно быть вежливым с абсолютным говном? Я ведь провоцирую его безостановочно! В надежде, что он взбесится и бросит меня где-то в городе! И с какой стати он мне денег зажимает? Я взрослый самодостаточный мужчина. В женском платье. Мне нужен аванс за страдания.
– Всегда.
Присматриваюсь, Богомол дергает губами, а уголки глаз сложились гусиными лапками, он явно чем-то доволен. И до меня доходит:
– Ты слился с темы, хитроуж! Да как умело! – бью его по плечу. Не сильно. Так, чтобы он почти завалился носом на мостовую. Но Богомол – не зря насекомое, быстро выравнивается и ловит равновесие.
– Сколько нужно? – сдаётся начальник.
Вот он сейчас меня напоминает в день зарплаты. На этот вопрос следует невинно улыбнуться и ответить: «Сколько не жалко, дорогой».
– Сестра Литиция!
Черт, а на мне всегда работало. Богомол, все-таки, непробиваемая скотина.
– Три, нет лучше четыре оклада! – корректирую запрос.
– Вы очень самоуверенны.
– Исключительно на благие цели.
– Это на какие?
– Хочу в магазин зайти. За необходимой каждой женщине изюминкой.
Буквально через пару часов я становлюсь счастливым правообладателем нарезного «Рампара» системы Фалис, 22 калибра, с восемью граммами заряда порохом. Ружьё только-только поступило из Франции. Под большим секретом остроусый Шарль – владелец лавки хвастается, что такими ружьями вооружают армию Франции. Но меня привлекает в первую очередь его длина: 169 см. Чуть выше моего нового роста. И вес: 8,6 кг.
Чтобы зарядить это ЧУДОвище, необходимо разложить рукоятку и извлечь затвор. Вытащить камору, засыпать в нее порох и заложить пулю. Самозабвенно учусь этому еще два часа, забыв про Святошу и прочие неприятности.
А жизнь-то налаживается!
Константин крестит меня, ружье и, заодно, владельца лавки. Ему идея обороняться с помощью огнестрельного оружия не нравится.
Но в Лондоне 1830 года еще никто не ввел запрет на владение оружием, так, что я могу делать все, что душе угодно. Тем более, что аванс уже выдан.
Своего малютку я нежно называю «Эпик». Потому что у каждого серьезного оружия должно быть имя. Он пахнет железом и порохом.
Прячу его в особый кожаный рюкзак, который обходится в остаток моего будущего заработка.
За спиной распускаются крылья.
Черные крылья Апокалипсиса.
Сила моя не имеет границ.
Да я любого теперь на грелки порву, по углам распихаю.
