Вернувшаяся Флора уложила ее на диван ипринялась хлопотать вокруг нее, столь причудливо мешая заботливые уговоры собрывками рассуждений по поводу случившегося, что ни один здравомыслящийчеловек не взялся бы судить, настаивает ли она, чтобы тюрьма Маршалси проглотилаложечку невостребованных доходов, отчего ей непременно сделается лучше; или жепоздравляет отца Крошки Доррит с получением в наследство ста тысяч флаконовнюхательной соли; или же она накапала семьдесят пять тысяч лавандовых капель напятьдесят тысяч кусков сахару и умоляет Крошку Доррит подкрепить этим легкимснадобьем свои силы; или хочет смочить уксусом виски Дойса и Кленнэма иотворить окно, чтобы дать побольше воздуха покойному мистеру Ф. Всю этунеразбериху еще усиливали возгласы, несшиеся из соседней комнаты, где тетушкамистера Ф., судя по всему, дожидалась завтрака, находясь еще в горизонтальномположении; скрытая от глаз присутствующих, эта непримиримая дама заполняларедкие паузы в речи Флоры краткими саркастическими выпадами такого рода: «Ужон-то тут ни при чем, будьте уверены!», или: «Пусть не вздумает похваляться,что это его заслуга!», или: «Он бы сам скорей удавился, чем подарил им хотьпенни из своего кармана!» — цель которых заключалась в том, чтобы умалить рольКленнэма в сделанном открытии и дать выход мрачной ненависти, которую он имелнесчастье ей внушить.
Но желание поскорей увидеть отца и сообщитьему радостное известие, чтобы он ни минуты дольше не оставался в неведенииотносительно счастливого поворота в его судьбе, лучше всех лекарств и всехдружеских забот помогло Крошке Доррит прийти в себя. «Скорей пойдемте к нему!Скорей пойдемте к моему милому, дорогому отцу и расскажем ему обо всем!» — былипервые слова, которые она произнесла, очнувшись. Ее отец, ее отец! Только о немона говорила, только о нем думала. И когда, опустившись на колени, онавозблагодарила небо, это была благодарность за него, за ее отца.
Доброе сердце Флоры не могло остатьсяравнодушным к такому трогательному зрелищу, и она проливала потоки слез надчайной посудой.
— Господи боже мой, — всхлипывала она, —никогда я так не расстраивалась с того самого дня, когда ваша мамаша и мойпапаша, пожалуйста, Артур, да, на этот раз не Дойс и Кленнэм в виде исключения,передайте бедняжечке чашку чаю и присмотрите, сделайте милость, чтобы она хотьпригубила, о болезни мистера Ф. я и не говорю, это другое дело, и подаграсовсем не то, что дочерняя привязанность, хотя для окружающих очень тяжело имистер Ф. был просто мучеником, шутка сказать, держи все время ногу вытянутой,а виноторговля сама по себе очень горячительное занятие, они ведь там все времяугощают друг друга, без этого нельзя, ну просто как во сне, еще сегодня утром ив мыслях ничего такого не было, и вдруг целая куча денег, но вы должны себязаставить, моя душенька, иначе у вас сил не хватит рассказать ему все, хотя быпо одной ложечке, а может быть стоит попробовать лекарство, прописанное моимдоктором, правда запах не очень приятный, но я себя заставляю и мне оченьпомогает, что, не хочется, а вы думаете, мне хочется, радость моя, просто разнужно для здоровья, приходится делать над собой усилие, все теперь вас станутпоздравлять, одни от души, другие скрепя сердце, но никто, можете быть уверены,не порадуется так искренне, как я радуюсь, хоть я отлично знаю, что говорюмного глупостей, вот и Артур вам скажет, на этот раз не Дойс и Кленнэм в видеисключения, ну а теперь я с вами попрощаюсь, моя милочка, благослови вас бог ипошли вам всякого счастья, а что касается платья, так вот вам мое слово, я егоне дам дошивать никому другому, а сберегу, как оно есть, на память о вас, и таконо у меня и будет называться, Крошка Доррит, хоть я никогда не понимала,откуда такое странное прозвище и теперь уж, должно быть, и не пойму никогда.
Так Флора прощалась со своей любимицей. КрошкаДоррит поблагодарила ее, несколько раз расцеловав в обе щеки; после чего они сКленнэмом вышли, наконец, из патриаршего дома, наняли экипаж и поехали вМаршалси.
Странно ей было ехать по знакомым убогимуличкам и думать о том, что это больше не ее мир, что для нее теперь должнаначаться другая жизнь, полная довольства и роскоши. Когда Артур заметил ей, чтоскоро все испытания останутся позади, и она будет ездить в собственной карете,и совсем иные картины будут представляться ее взгляду, — это даже испугало ее.Но стоило ему перевести разговор на ее отца и заговорить про то, как он будетразъезжать на собственных лошадях, во всей пышности и блеске своего новогоположения — слезы радости и невинной гордости хлынули из глаз Крошки Доррит.Видя, что счастье для нее только в мысли о счастье отца, Артур продолжалрисовать ей эти радужные образы; и так, минуя одну грязную улицу за другой,приближались они к тюрьме, где их ждал тот, кому они везли радостную весть.
Когда мистер Чивери, дежуривший в этот час,отомкнул перед ними тюремные ворота, что-то в выражении их лиц сразу показалосьему странным и удивительным. Он так недоуменно уставился им вслед, как будтоявственно видел, что за каждым из них шествует по привидению. Несколькопансионеров, повстречавшиеся им во дворе, тоже оглянулись на них слюбопытством, а затем подошли и стали шептаться с мистером Чивери, который всееще стоял у входа в караульню. Здесь, в этом маленьком кружке, и зародился слухо том, что Отец Маршалси выходит на волю. Не прошло и пяти минут, как этот слухоблетел всю тюрьму, вплоть до самых отдаленных уголков.
Крошка Доррит толкнула дверь, и они вошли.Отец Маршалси, в своем старом сером халате и черной ермолке, сидел на солнышкеу окна и читал газету. Очки он держал в руке; должно быть, только что снял их,когда знакомые шаги на лестнице заставили его оглянуться. Его удивило еевозвращение в неурочный час; удивил и приход вместе с нею Артура Кленнэма.Когда они подошли ближе, ему бросилось в глаза то непривычное выражение их лиц,которое привлекло общее внимание на тюремном дворе. Он не встал, не спросилничего; только, положив очки на столик, рядом с газетой, всматривался в лицавошедших, и губы его слегка дрожали. Заметив протянутую ему руку Артура, онпожал ее, но не с обычным величественным видом; потом повернулся к дочери,которая села подле него, обняв его за плечи, и внимательно посмотрел ей вглаза.
— Отец! У меня сегодня большая радость!
— У тебя сегодня радость, дитя мое?
— Да, отец! Мистер Кленнэм принес мне такую прекрасную,такую замечательную весть, и она касается вас. Если бы он по своей доброте непозаботился подготовить меня — подготовить к тому, что мне предстояло услышать,отец, — я бы, верно, не выдержала.
Она вся дрожала от волнения, слезы текли по еелицу. Он вдруг схватился рукой за сердце и поднял глаза на Кленнэма.
