стороны приближавшейся толпы, а откуда-то сбоку. Все его знали, это был «человек жезла», гал-сашала Арнуванда.
— Э, смотрите! — не сдержали улыбки воины.
Действительно, бег человека, который привык важно шествовать или ехать на носилках, чаще всего вызывает улыбку у простолюдинов.
— Вы гляньте, какие люди! — всплеснул руками Гасс.
Арнуванда замедлился, подслеповато сощурился, а когда разглядел военачальника, фальцетом взвизгнул:
— Гасс!
Попятился, грохнулся на задницу, вскочил и понёсся в противоположном направлении.
Гасс и хазанну заржали.
— Надо бы отловить его, — сказал хазанну.
— Нет, — возразил Гасс, — приказ энкура — не трогать.
— Они запрутся в Цитадели! — воскликнул Хантили.
— Да не, — расслабленно махнул рукой Гасс, — ну сколько там «сынов дворца»? Три сотни? Что они сделают? Весь город уже наш.
В подтверждение своих слов он повернулся к толпе. Она скандировала одно имя:
— Хаттусили! Хаттусили!
— Видишь? — улыбнулся Гасс.
— А с лабарной что делать? — спросил Хантили.
— Та дверь, что должен был нам открыть твой шурин? Помнишь?
Тот кивнул.
— Вот через неё пускай и драпает. Там его и колесница ждёт.
— Отпускаете его? — нахмурился Хантили, — он ведь к Сиппацити удерёт. Страну раскол ждёт.
— Энкур знает, что делает, — сказал Гасс.
Толпа расступалась перед третьей колесницей. На ней стоял Хаттусили, а впереди шёл и вёл лошадей Хастияр.
— Ну что, парни, — Гасс подмигнул воинам-асандули, — власть переменилась!
Несколько месяцев спустя
...Двери открылись, и на пороге появился Хаттусили. Хастияр поднялся, чтобы встретить лучшего друга. Хаттусили затворил за собой двери и уселся в кресло напротив него.
— Ну, что за представление ты тут устроил? — спросил у него Хастияр.
— А, не одному же тебе устраивать всякие шутки. Может, я тоже кое-что умею! — хвастливо заявил Хаттусили, — ты бы видел сейчас их лица! Клянусь, они тут все разом лишились речи и стоят, словно окаменели!
— Да, ты их здорово перепугал, не скоро опомнятся. Это обязательно было, вот так просить о встрече?
— Ну, конечно! Ведь ты же Первый Страж, и по праву занимаешь свою должность, — Хаттусили внезапно стал серьёзным, отбросил шутки, — а вот мне, чтобы назваться великим царём, надо будет немало сделать. Есть ещё множество препятствий. Хоть я и занял Хаттусу и Престол Льва, но хочу, чтобы не было сомнений ни у кого, ни в Хатти, ни за её пределами, что я законно стал великим царём. Что, сложная задача?
— Непростая, — согласился Хастияр, — но мы с тобой решали и сложнее!
— Ну как, написал уже? — спросил у него Хаттусили.
Вместо ответа Хастияр протянул ему табличку. Хаттусили бегло просмотрел аккуратный ряд знаков, а потом медленно, прочитал её вслух, словно смакуя каждое слово:
— Не поступай подобно Урхи-Тешшубу. Этот Урхи-Тешшуб был великим царём в стране Хатти. Но поступал не по закону. Когда лабарна Муваталли заключил договор с Вилусой, люди Вилусы поклялись давать воинов и колесничих для войска лабарны. А Муваталли поклялся перед тысячей богов защищать Вилусу. Лабарна Муваталли воевал с мицрим, и люди Вилусы по договору прислали воинов и колесницы. Когда Муваталли стал богом, сын его Урхи-Тешшуб по закону стал великим царём. Но договором он пренебрёг. Когда люди Аххиявы напали на Вилусу, Урхи-Тешшуб не послал воинов и колесничих на помощь Вилусе. Так и нарушил договор, чем явно навлёк на себя гнев богов. Не поступай подобно Урхи-Тешшубу. Не нарушай договоров, не предавай тех, кто был тебе верен.
Хаттусили ещё раз перечитал табличку и повторил последние слова:
— Не нарушай договоров, не предавай тех, кто был тебе верен. А то свергнут!
Он помолчал немного, обдумывая табличку с нравоучительным рассказом, которую сочинил Хастияр. Сейчас, спустя несколько месяцев, после начала событий, они представлялись простым и естественным исходом. Казалось, что сама судьба шла им навстречу, проложила прямой путь и открыла перед ними только одни двери. Хаттусили и его соратникам оставалось только идти вперёд до самой цели, и остановиться здесь, в столице. Сесть на Престоле Льва и стать великим царём по праву.
Но в самом начале он сомневался, верен ли его путь, не обманывают ли его собственный разум и чувства. Ведь исход борьбы за власть в Хатти был неочевиден. Состязание за престол не завершилось даже сейчас, а тогда никто не знал, как выйдет. Победа казалась сомнительной или вовсе невероятной. Надеяться на благополучное разрешение ссоры с царственным племянником Хаттусили мог, лишь целиком положившись на волю богов.
Этой мыслью он тут же поделился с другом:
— Знаешь, я думаю, всё, что мы совершили, это воля богов! Не иначе сами боги помогали нам, по-другому бы ничего не вышло! Мы выступили за правое дело, оттого с нами были боги. А особенно, Шаушка, госпожа моя! С юности она словно стояла рядом и вела меня за руку. Значит, такова была цель богини — провести меня через жизненные испытания, чтобы я выполнил волю её. Ведь наша победа — это чудо! Самое настоящее чудо Шаушки!
Хаттусили с довольным видом оглядел обстановку. Да, вот теперь, когда он поставил Первым Стражем Хастияра, дела пойдут на лад. Что же, он имеет право порадоваться.
— Я прямо вижу, как сидит сейчас племянник в Самухе, в этом грязном городишке, как свинья в свинарнике.
— А ведь ты прекрасно сказал! — Хастияр сразу схватился за таблички с сырой глиной, — подожди, я запишу! Свинья в свинарнике![176]
Он тут же стал записывать слова Хаттусили, знаки заполняли табличку. Сначала строка шла слева направо, доходила до края таблички, и шла обратно, справа налево.
— Сидит и не знает, что ему дальше делать! — продолжал Хаттусили, — а как высунется за ворота, да поедет по другим городам, так и поймёт, что теперь везде держат власть наши люди!
Хаттусили даже по колену себя хлопнул, настолько явно он представил себе растерянное лицо племянника.
— А ты сам-то знаешь, что дальше делать? — спросил Хастияр, — у Урхи-Тешшуба в стране есть ещё немало сторонников. Да, мы его обхитрили, но просто так, без боя, он не сдастся.
— Ну, пусть попробует, — Хаттусили чувствовал себя, словно мчится на колеснице, запряжённой самыми быстрыми лошадьми. А любые преграды для него значат не больше, чем полевые мыши и суслики под копытами, — клянусь тысячей богов, я никакого зла племяннику не сделал! А он первый начал
