новыми подробностями, чем, похоже, усугубляла положение обвиняемой, потому что адвокат в какой-то момент решил отступить:
— Достаточно, мисс Миллиган.
У меня получилось.
Я взглянула на присяжных. Помимо прочих эмоций их лица выражали неодобрение, напряжение и недоумение. Я только что закончила рассказывать о том, как она связала меня в подвале и оставила там одну корчиться в страхе. Как мои губы трескались от криков и жажды. Как она угрожала вырвать мне ногти, если я не перестану царапать кожаные ремни.
Потом я повернулась и встретила взгляд Маргарет. Она сверлила меня своими темными острыми глазами, как будто наконец узнала меня. Затем она улыбнулась. Такая же улыбка была у нее на лице, когда она закрывала за собой дверь подвала. Она так же улыбалась, когда я униженно цеплялась за ее юбку. Эта кривая, отвратительная улыбка всегда означала ее победу надо мной.
Горячая, как красная лава, обида поднялась из груди к горлу, мне стало трудно дышать. Я быстро встала и по требованию судьи сошла с трибуны, потная и дрожащая. Кровь пульсировала в висках, тело била нервная дрожь. Уже почти дойдя до своего стула, я свернула в сторону, схватилась за дверную ручку и выскочила из зала суда.
В туалете я уцепилась за унитаз и вместе с желчью извергла из себя всю тоску, разъедавшую душу. Пот лился с меня ручьем. От рвотных судорог на глазах выступили слезы, и я снова увидела ее там, в зале, ее издевательскую улыбку, которая даже спустя столько лет вызывала во мне боль.
Для нее я оставалась грязной маленькой девочкой, которая старалась быть умницей.
Ко мне прикоснулись чьи-то руки, они искали контакта со мной, но я увернулась: на душе было тошно, мозг отвергал любые прикосновения. Я оттолкнула чьи-то пальцы, которые настойчиво хватали меня за плечи, откуда-то издалека доносился знакомый голос, призывающий меня успокоиться.
— Пустите! Нет! Оставьте!
Вразумить меня пыталась Асия, которой пришлось прикрываться руками от моих защитных тычков. Может, ей было больно, но я мало что сейчас соображала. Наконец она ухватила меня за плечи и хорошенько встряхнула.
— Все хорошо, Ника, все закончилось. Ты молодчина. Ты просто умница.
Я попыталась вырваться, но она обхватила меня обеими руками и крепко прижала к себе. Асия была сильнее меня, и в конце концов я затихла. Ее руки не были мягкими, как у Анны, и не были такими теплыми, как у Аделины, но они удержали меня. И пусть мы были из разных реальностей, если не из разных вселенных, я дала волю слезам и позволила Асии прикоснуться к сердцу той маленькой девочки, которую всегда скрывала от чужих глаз.
***
В тот вечер я бесконечно долго стояла в душе. Смыла с себя пот, боль и мурашки, прилипшие к коже. Смыла запах страха, царапины на запястьях и все, что осталось от того дня.
Потом со скукоженной душой и пустыми глазами я добралась до квартиры Ригеля. Моя жизнь казалась мне смазанной картинкой, словно с нее стерли добрую часть переживаний и событий.
Я испытывала острую необходимость хотя бы немного побыть рядом с Ригелем, подышать с ним одним воздухом, почувствовать нашу близость, потому что во мраке, в который я иногда погружалась, он был единственным источником света, способным принести мне облегчение. Ригель не догадывался, какую власть надо мной имел.
Темноту Ригель превращал в бархат. Он прикасался к моему замершему сердцу, и оно снова билось ровно и спокойно, как будто Ригель знал тайную мелодию, которая вращала его сложные шестеренки. В его глазах был рай, а на губах — ад, и эта истина не требовала доказательств. Я повернула ключ в замке и открыла дверь. Ради приличия следовало хотя бы постучать, но когда я уловила в воздухе запах его парфюма, то без колебаний переступила порог. Бросила сумку на банкетку и сняла куртку, заметив в комнате свет от настольной лампы.
Я ожидала увидеть там Ригеля, но нашла только открытую книгу о движении спутников, стакан воды, тарелку с крошками и листочки, исписанные его изящным почерком. Я погладила ручку, оставленную в бороздке между книжными страницами, и представила прекрасное лицо Ригеля, освещенное лампой, и его внимательные глаза, которые скользили по этим строчкам. Он всегда был очень сосредоточен, когда читал.
В следующий момент я почувствовала его у себя за спиной. Я резко обернулась, потому что знала его разбойничью привычку бесшумно двигаться в темноте.
— Надеюсь, ты мне все объяснишь.
Он стоял в дверях, ужасный и прекрасный. Его глаза пронзали комнатный полумрак и, как всегда, вызывали во мне дрожь. В руке Ригель держал свернутую трубочкой вечернюю газету, и нетрудно было догадаться, что в ней написано. История о «Санникрике» облетела всю страну. Он подошел и швырнул газету на стол, не спуская с меня грозного взгляда. Запах его духов еще больше волновал мое сердце. И хотя сейчас глаза Ригеля отталкивали и кололись, никогда еще мое тело не чувствовало так остро, что оно целиком и полностью принадлежит ему.
— Почему? Почему ты мне не сказала?
Он был на меня зол. Очень.
Ригель хотел бы быть там. Мое поведение ему не понравилось, и мысль о том, что он не находился рядом со мной, столкнулась в нем с первобытным инстинктом защитника, возбуждавшим сердце.
Вот бы просто нырнуть в его объятия, прижаться к груди и почувствовать себя в безопасности.
Но я понимала, что мне не избежать тяжелого разговора, если Ригель просит объяснений. — Если бы я сказала, ты бы пришел, — прошептала я. — А как раз этого я и не хотела.
хотела.
— Ты этого… не хотела? — Глаза Ригеля превратились в две узкие щелочки. — И почему, Ника? Внезапно в глазах Ригеля вспышкой промелькнула догадка, и теперь он смотрел на меня холодно-враждебно.
— Значит, ты подумала, что я слишком слабый, чтобы туда прийти? — Ригель шагнул ко мне, выплескивая гнев и боль. — Ты так решила, потому что у меня случился приступ? — Нет.
— Тогда почему?
— Я не хотела, чтобы она тебя увидела, — прошептала я с обезоруживающей искренностью.
Ригель не двигался, но в его радужках рождалась новая эмоция. Удивление?
— Я не хотела видеть, как она смотрит на тебя, — призналась я. — Если бы она на тебя посмотрела, в ней могло бы что-то пробудиться. Я этого не вынесла бы. Она ведь помешана на тебе, всегда буквально душила тебя своей заботой, навязывала свою любовь. Мне
