Пара женщин выходит из магазина, очередь ползет вперед. Среди вышедших — фрау Остер, которая живет через дорогу от нас, в паре домов от Лизы. Она моложе мамы, тощая, с мышиными волосами и узким лицом.
Муж у нее тоже сражается в России, только служит в танковых войсках SS. Ба говорит, что по рассказам фрау Остер он целый генерал, не меньше.
— Все хуже и хуже, — жалуется она подружке, проходя мимо нас. — На всех не хватает. Не знаю, сколько это будет длиться.
Корзинка у нее накрыта сверху сложенной газетой «Штурмовик».
— Недолго, Моника, не бойся. Герр Гитлер скоро выиграет эту войну, и тогда…
Женщины отошли слишком далеко, и я перестаю разбирать их болтовню.
По радио передают, что в Англии с начала года введено нормирование продуктов. У нас такой беды нет, но она не за горами. Еды на прилавках не хватает, и кроме денег нужны еще карточки: белые на сахар, синие на мясо, зеленые на яйца, желтые на молокопродукты. Не думаю, что в магазине найдется шоколад, но говорить об этом Лизе не буду. Она аж светится от предвкушения, и заранее расстраивать подругу я не хочу. Просто смотрю на нее и радуюсь. Люди выходят из магазина, и очередь потихоньку движется.
Приходит наш черед, Лиза открывает дверь, бряцает колокольчик, и мы заходим внутрь.
Вдоль стен стоят деревянные полки. Одни пустые, на других красуются горшки, бутылки и жестянки.
В ящиках лежат овощи, правда, чахлые, и мало. Да и те не продадут без карточки. В углу, рядом с весами, притулился бочонок квашеной капусты, а рядом с ним — пачка «Штурмовика».
С передовицы скалится карикатурный еврей с ножом. Он зловеще нависает над визжащей светловолосой немкой. Жирная подпись гласит: «Евреи — наша главная беда». Знакомая картина. У нас в школе газеты развешивали по стенам, чтобы ученики могли прочитать. И в городе есть специальные стенды.
Женщины в магазине протягивают коробки и сумки герру Финкелю, стоящему за прилавком. Тот, не прекращая болтать с покупательницами, складывает внутрь продукты, взвешивает, отсчитывает деньги и талоны.
У герра Финкеля ясные голубые глаза и румяные щеки в прожилках вен. Синий фартук висит на здоровенном пузе. Герр Финкель практически седой, он выглядит старше деда. Взглянув на меня через прилавок, он грустно улыбается.
— Карл, рад тебя видеть. Жаль твоего отца, хороший человек был.
— Спасибо.
— Помню, он водил тебя ко мне в магазин, когда ты был вот такого росточка. — Ладонь герра Финкеля замирает на уровне пояса. — Нравился он мне, не жадничал ни на улыбку, ни на доброе слово.
Киваю.
— Как мама, держится?
— Она… — Не могу подобрать нужные слова.
— Впрочем, не обращай внимания на старика. Пустое любопытство нас не красит. Зачем пожаловал?
На помощь приходит Лиза с вопросом про шоколад.
— Везет вам, — подмигнув, говорит герр Финкель, и на прилавке появляется крошечная плитка. — В наши дни такие вещи в большом дефиците.
На стене за прилавком висит картина, откуда на нас серьезно смотрит Гитлер в коричневой куртке с красной повязкой на плече. Надпись гласит: «Один народ, одна нация, один вождь». Вождь был здесь сколько себя помню, но теперь рядом красуются два плаката. На одном хомяк тащит в лапах набитые корзины, он призывает хозяек не делать большие запасы еды. На другом, черно-белом, стоит ночной дом со светом в окнах и открытой двери, а зловещий скелет из английского самолета швыряет бомбу.
ВРАГ ВИДИТ СВЕТ!
СОБЛЮДАЙ СВЕТОМАСКИРОВКУ!
Скелет пугает и завораживает, от него сложно оторвать взгляд.
— …дедушка с бабушкой?
— А? — Обернувшись, вижу рядом подругу Ба, фрау Фогель. Взгляд синих глаз изучает меня.
— Я спросила, как дела у дедушки с бабушкой? Не видела их несколько дней. Они совсем не выходят из дома.
— Ой, у них все в порядке, не волнуйтесь. — Замечаю, что женщины, выбирая продукты, перестали болтать и прислушиваются к нашему разговору.
— У вас сегодня был визитер? — Она вопросительно изгибает бровь. Ей хочется знать подробности, но я молчу. Накатывает чувство, будто я заперт в клетку и выставлен напоказ.
— Надеюсь, ты не хулиганил? — спрашивает фрау Фогель, выпучив глаза.
Отступив на шаг, трясу головой. Ба с дедом пытались сделать вид, будто визит Вольфа их не тревожит, но было заметно, что они боятся инспектора, так что лучше держать рот на замке. Особенно когда вокруг столько ушей.
— Едва ли Карл захочет делиться подробностями, и я его понимаю, — подмигнув, говорит герр Финкель. — Как ни крути, мальчишки — это мальчишки.
Кожей ощущая пристальные взгляды, отступаю на улицу.
— Ты в порядке? — интересуется Лиза, выходя следом. — Что случилось?
— Не могу, когда эти тетки смотрят.
— Не обращай внимания. Лично я привыкла.
Едва мы направляемся к дому, Лиза берет меня за руку.
— Не надо, — говорю я, убирая ладонь.
— Почему?
— Нельзя же так. Что люди подумают?
— А твой брат так гуляет со своей девчонкой. Они думали, никто не увидит, а я заметила.
— Какой такой девчонкой?
Шуршит обертка, и девичьи руки ломают шоколадку пополам. Прищурив глаз, Лиза проверяет, что куски вышли одинаковыми, а потом вручает мне один, а сама откусывает уголок второго. Даже, я бы сказал, отщипывает, как мышка.
— Какой такой девчонкой? — повторяю я. Шоколад тает во рту. Очень вкусно, всю неделю ничего вкуснее не пробовал.
— Провожает он ее. Ей надо до конца Эшерштрассе и направо. Вчера они шли за ручку, я их мельком увидела. Очень красивая. Голубые глаза, блондинка, волосы так и сверкают. Небось все подружки завидуют.
— А ты?
— Мне и мои волосы нравятся. — Ее рука гладит косу.
— Мне тоже, — вырывается у меня.
— Да ты что? — улыбается Лиза.
— Забудь, — краснею я. Надо сменить тему. — Может, брат работает с этой девчонкой.
Лиза подозрительно разглядывает меня, а потом, качнув головой, игриво тычет локтем.
— Забавный ты, Карл Фридман, — смеется она, и еще одна крошка шоколада исчезает у нее во рту. — Как звать твоего брата?
— Стефан.
— А лет ему сколько?
— Шестнадцать.
— Скоро в армию.
— Через год, — говорю я, но из головы не идет, что Стефан якобы гулял с девчонкой. Злит, что Лиза знает о брате больше меня.
— А в школу он не ходит? Выпустился в четырнадцать?
Киваю, откусывая от шоколадки.
