Она стоит на тротуаре, уперев руки в боки, и хмуро взирает на меня свысока.
— Звать тебя как?
— Карл Фридман.
Я встаю. Лишь ступенька мешает мне сделать шаг назад. Девчонка так близко, что я чую ее запах — смесь мыла и улицы.
— А меня Лиза.
Разговор заходит в тупик.
— Э-э, — страдаю я. Надо бы что-то сказать, и с языка срывается самая дурацкая фраза. — Ты полукровка?
Лиза темнеет лицом, будто грозовая туча.
— Грубый вопрос, не находишь?
— Я не хотел… в смысле…
— Ну конечно, ты не хотел. Просто ты бестолковый мальчишка, который считает, что девчонки с луны свалились, и не знает, о чем с ними говорить.
— Я… — Сверлю взглядом асфальт, чувствуя, как наливаются краской щеки. Наверное, я похож сейчас на свеклу.
Лиза вздыхает:
— Так вот, Карл Фридман, я не полукровка. Ни во втором, ни в третьем колене. А если хочешь общаться с девчонками, разговаривай с нами как с парнями.
— Прости. — Заставляю себя посмотреть ей в глаза.
Пару секунд Лиза все так же стоит, уперев руки в боки, а потом грозовая туча стремительно тает.
— Я прощаю тебя, Карл Фридман. — Она лезет в карман. — Деньги есть?
— Не-а.
— Ну и ладно. У меня десять пфеннигов. — В доказательство Лиза показывает пару блестящих монет. Она зовет меня прогуляться по улице туда, откуда она приехала. — Пошли со мной. Не тормози.
Перевожу взгляд с Лизы на нашу дверь и обратно. Не знаю, на что решиться. Если я уйду, наверное, стоит предупредить бабулю с дедом.
— Да пошли же. Тут недалеко. Мы будем рядом, нас не хватятся.
И я бросаюсь за ней следом. Мы идем рука об руку, и солнце греет нам спины.
— Приятно видеть, что ты для разнообразия снял эту дурацкую форму, — говорит Лиза.
Интересно, когда это она меня видела. Ба с дедом вообще не выпускали меня из дома, так что я не мог примелькаться.
— Я иногда вижу тебя у окна, — объясняет моя новая подружка, будто читает мои мысли. — А еще когда вы с бабушкой ходите в магазин. Это ведь твоя бабушка, так?
— Ага.
— Ну, в общем, белая рубашка тебе больше идет. Твой брат иногда носит голубую, он в ней такой красавчик. Может, тебе тоже купить голубую?
— Откуда ты знаешь брата?
— Мы здороваемся по утрам, здесь он тебя обскакал. Но ты исправляешься.
— Меня вообще тут не должно быть. Ба с дедом прячут меня. Точнее, прятали, пока меня не сбил на машине гестаповец.
— Гестаповец? — Лиза, остановившись, смотрит на меня. — Тебя сбил гестаповец? Инспектор уголовного розыска Вольф?
— Он самый.
У Лизы темнеет лицо.
— Ненавижу его. Свинья.
Ее слова пугают меня. Слава богу, на улице пустынно и нас никто не слышит.
— А ты его откуда знаешь?
— Да все его знают. В школе ходит слушок, что в детстве он подрабатывал у пекаря. Развозил на велосипеде хлеб, а потом вступил в полицию. Теперь он — обычная гестаповская свинья.
— Тсс, — шикаю я, озираясь.
— Что он тебе сказал? — Лиза старается говорить потише.
— Э-э… ну, злился, что я помял машину, и…
— Заставил тебя пойти в школу?
— Да сказал, что еще пару дней можно сачковать, потому что…
— Свезло тебе.
Лиза разворачивается и продолжает путь.
Пару секунд наблюдаю, как прыгают ее косички, как она машет руками, а после бросаюсь вслед.
— А чего? Почему свезло-то?
— В школе скучно.
Раньше я такие речи слышал только от Стефана. Снова озираюсь, не подслушивают ли нас.
— Так почему тебе можно сидеть дома? Мама болеет? Моя мама говорит, когда вы приехали, твоя выглядела плохо и с тех пор не выходила. Что с ней?
— Непонятно. То ли болеет, то ли тоскует.
— Тоскует?
— У нас папа умер. Его убили враги.
— Ужас какой.
— Но мы им гордимся, — говорю я, вспоминая заветы юнгбаннфюрера. — Он выполнил свой долг перед фюрером.
Лиза смотрит на меня так, словно в голове у нее крутятся серьезные мысли.
— Еще до того, как мы уехали, мой папа говаривал, что это фюрер затеял войну.
— Да нет же, он ведет нас к победе.
— Ну, мама фюрера не обвиняет, но, может, она просто боится.
— Чего?
— Да всего. Иной раз мне кажется, что она боится даже меня.
— Тебя?
— Ага. Боится, что я донесу на нее. Были случаи, когда дети так поступали.
Чувствую укол вины. Гоню прочь мысли о том, что случилось со Стефаном, и о своем желании донести на бабулю с дедом. Разговор иссякает, и мы молчим до самого магазина герра Финкеля.
Перед магазином выстроилась очередь из женщин с пустыми корзинами. Вижу двух бабушкиных подруг, живущих рядом с нами на Эшерштрассе, фрау Амзель и фрау Фогель. Они коротают ожидание беседой. С каждым днем очереди становятся все длиннее.
— Глянем, вдруг есть шоколад? — предлагает Лиза, вставая в очередь. Она снова демонстрирует мне монетки. — Денег хватит.
В ее ручке монеты кажутся громадными. Солнце играет на орле, сжимающем в когтях свастику.
Разглядываю новую подружку. Глаза у Лизы сами цветом как шоколад. Лицо кругловатое, и прическа усиливает это впечатление. Нос у нее, померяй его врачи в школе, сочли бы слишком большим. Но все равно он милый. Хоть волосы у Лизы темные, но кожа бледная, отчего румянец на щеках становится легко заметен. Красивая девочка, хоть и не той красотой германской нации, о которой нам рассказывали в школе. Очень живая у нее красота.
— Ты всегда разглядываешь людей? — спрашивает Лиза.
— А?
— Чего уставился?
— Ой, прости. Знаешь, думал вот, мысли, что ты вот такая хочешь поделиться со мной.
— Ну, друзья ведь так и поступают?
Выходит, мы с Лизой теперь друзья. Никаких тебе клятв, церемоний, ритуалов, приятельских оплеух. Пара слов, и готово дело — мы друзья.
На лицо сама собой наползает улыбка.
— Что такое? — спрашивает Лиза.
Пожимаю плечами.
— Друзья. Забавно… — Протягиваю ей руку. Сам не знаю почему. Чем-то надо обозначить дружбу. Лиза разглядывает мою ладонь, тоже расплывается в улыбке и смотрит мне в глаза.
— Серьезно? Пожать руку? Смешной ты, Карл Фридман, — качает она головой.
