получил, месье, вашу новую книгу против человеческой расы. Я благодарю вас за нее. Вы порадуете людей, которым расскажете истины, которые их касаются, но не исправите их. Вы в очень правдивых красках рисуете ужасы человеческого общества;…никто еще не использовал столько интеллекта, чтобы убедить людей стать зверями. При чтении вашей работы возникает желание ходить на четырех лапах [marcher à quatre pattes]. Однако, поскольку прошло уже более шестидесяти лет с тех пор, как я утратил эту привычку, я чувствую, к сожалению, что возобновить ее невозможно.
Я согласен с вами, что литература и науки иногда были причиной большого зла… [Но] признайте, что ни Цицерон, ни Варро, ни Лукреций, ни Вергилий, ни Гораций не имели ни малейшего отношения к проскрипциям Мария, Суллы, Антония, Лепида, Октавия…Признайтесь, что Петрарка и Боккаччо не были причиной кишечных бед Италии, что бадинаж Маро не был причиной резни святого Варфоломея, а «Сид» Корнеля не был причиной войн Фронды. Великие преступления были совершены знаменитыми, но невежественными людьми. То, что превратило и всегда будет превращать этот мир в долину слез, — это ненасытная скупость и неукротимая гордыня людей…Литература питает душу, исправляет ее, утешает; она создает вашу славу в то самое время, когда вы пишете против нее.
M. Шапюи сообщил мне, что ваше здоровье совсем плохо. Вы должны приехать и поправить его на родном воздухе, насладиться свободой, пить со мной молоко наших коров и питаться нашими травами. Я, очень философски и с самым нежным почтением, месье, ваш очень скромный и очень покорный слуга.130
Руссо ответил ему такой же любезностью и пообещал посетить Les Délices, когда вернется в Швейцарию.131 Но он был глубоко разочарован тем, как приняли его «Рассуждения» в Женеве, которой он посвятил их с такой вкрадчивой похвалой. Очевидно, тесная олигархия, правившая республикой, почувствовала некоторые колкости этого сочинения и не обрадовалась повальному осуждению Руссо собственности, правительства и закона. «Я не заметил, чтобы хоть один женеванец был доволен сердечным рвением, проявленным в этом произведении».132 Он решил, что время для его возвращения в Женеву еще не пришло.
VIII. КОНСЕРВАТОР
В том же 1755 году, когда было опубликовано второе «Рассуждение», в V томе «Энциклопедии» появилась большая статья Руссо «Рассуждения о политической экономии». Она требует внимания, поскольку отличается от предыдущих «Рассуждений» в некоторых важных аспектах. Здесь общество, правительство и закон почитаются как естественные результаты природы и потребностей человека, а частная собственность описывается как социальное благо и основное право. «Несомненно, что право собственности — самое священное из всех прав гражданства, а в некоторых отношениях даже более важное, чем сама свобода… Собственность — это истинная основа гражданского общества и реальная гарантия начинаний граждан»;133 То есть люди не будут работать сверх того, что необходимо для удовлетворения их простейших потребностей, если они не могут оставить прибавочный продукт в своей собственности, чтобы потреблять или передавать его по своему усмотрению. Теперь Руссо одобряет передачу имущества от родителей к детям и с радостью принимает классовое деление, которое к этому приводит. «Нет ничего более гибельного для нравственности и республики, чем постоянное перемещение рангов и состояний среди граждан; такие изменения являются одновременно и доказательством, и источником тысячи расстройств, они опрокидывают и запутывают все».134
Но он продолжает выступать против социальной несправедливости и классового фаворитизма закона. Как государство должно защищать частную собственность и ее законное наследование, так и «члены общества должны отчислять из своего имущества на содержание государства». На всех людей должен быть наложен строгий налог, пропорциональный их имуществу и «избытку их владений».135 Не должно быть налога на предметы первой необходимости, но должен быть высокий налог на предметы роскоши. Государство должно финансировать национальную систему образования. «Если дети будут воспитываться совместно [в национальных школах] в лоне равенства, если они будут проникнуты законами государства и предписаниями общей воли… мы не можем сомневаться, что они будут взаимно беречь друг друга как братья… чтобы со временем стать защитниками и отцами страны, детьми которой они стали».136 Патриотизм лучше космополитизма или водянистой претензии на всеобщее сочувствие.137
Как два предыдущих рассуждения были в подавляющем большинстве индивидуалистическими, так и статья о политической экономии носит преимущественно социалистический характер. Теперь Руссо впервые провозглашает своеобразную доктрину, согласно которой в каждом обществе существует «общая воля», превышающая алгебраическую сумму желаний и неприязней составляющих его индивидов. Общество, в развивающейся философии Руссо, — это социальный организм, обладающий собственной душой:
Политическое тело — это также моральное существо, обладающее волей; и эта общая воля, которая всегда стремится к сохранению и благополучию целого и каждой его части, является источником законов и служит для всех членов государства в их отношениях друг с другом правилом того, что справедливо или несправедливо.138
Вокруг этой концепции Руссо строит этику и политику, которые отныне будут доминировать в его взглядах на общественные дела. Бунтарь, считавший добродетель проявлением свободного и естественного человека, теперь определяет ее как «не что иное, как соответствие отдельных воль общей воле»;139 И тот, кто совсем недавно считал закон одним из грехов цивилизации, удобным инструментом для удержания эксплуатируемых масс в покорном порядке, теперь заявляет, что «только закону люди обязаны справедливостью и свободой; это тот спасительный орган всеобщей воли, который устанавливает в гражданском праве естественное равенство между людьми; это небесный голос, который диктует каждому гражданину предписания общественного разума».140
Возможно, измученные редакторы «Энциклопедии» предупредили Руссо, чтобы в этой статье он умерил свой натиск на цивилизацию. Семь лет спустя, в «Общественном договоре», мы увидим, что он защищает сообщество от индивидуума и строит свою политическую философию на понятии священной и высшей общей воли. Тем временем, однако, он продолжал оставаться индивидуалистом и бунтарем, ненавидя Париж, ополчаясь против своих друзей и каждый день наживая новых врагов.
IX. ПОБЕГ ИЗ ПАРИЖА: 1756 ГОД
Его ближайшими друзьями теперь были Гримм, Дидро и мадам д'Эпинэ. Гримм родился в Ратисбоне в 1723 году и был на одиннадцать лет моложе Руссо. Он получил образование в Лейпциге в последнее десятилетие
