как в замедленной съемке. Вышибала решил остановить отца и приложил ладонь к его груди. Он посмел прикоснуться к моему отцу! Прежде чем отец указал обидчику на ошибочность такого поведения, это сделал я.
Каким-то образом я оказался верхом на вышибале, который растянулся на бильярдном столе в пятнадцати футах от входа. Я с таким усердием и так долго молотил кулаками, что одобрительные пьяные выкрики сменились испуганным перешептыванием. Меня оттащили и схватили за руки, а я плевался и пинал поверженного противника. Наконец невозмутимый голос у меня над ухом произнес:
– Ну все, хватит, сынок. Хватит.
Так я прошел свой ритуал взросления. Отец меня принял. В его глазах я в тот вечер стал мужчиной. В тот вечер мы стали друзьями. В тот вечер он обзвонил всех своих приятелей и сказал:
– С моим младшеньким все в порядке, ребята. Он сегодня вышибале в баре приложил, мало не показалось. Только за ним нужен глаз да глаз, он как психанет, так удержу не знает.
С того самого вечера в любом баре, куда ходили отец, мой брат Майк и отцовские приятели, меня считали полноправным участником компании все те, к кому я прежде обращался на «вы». Да, таким примитивным образом я заслужил отцовское уважение, зато теперь не просто слушал рассказы о попойках, а принимал в них непосредственное участие.
ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
Часть третья
Проселочные дороги и магистрали
1989 г., июль
Подавать заявления в колледжи я начал еще в Австралии. Я послал документы в университет Дьюка, университет Грэмблинга, Техасский университет в Остине и в Южный методистский университет. Еще с девятого класса я хотел поступить на юридический факультет, чтобы стать адвокатом. Я любил участвовать в дебатах, и в семье полушутя говорили, что «Мэттью заделается нашим адвокатом, будет защищать семейный бизнес, подавать в суд на крупные корпорации и стрясет кучу денег с какого-нибудь „Норкового масла“».
Мне хотелось поступить в Южный методистский университет в основном из-за того, что он находится в Далласе, поскольку я считал, что в большом городе больше возможностей устроиться интерном в юридическую фирму, чтобы увеличить шансы найти хорошую работу после окончания университета.
Однажды мне позвонил отец:
– Сын, ты уверен, что не хочешь стать «лонгхорном»?
Названия университетов он всегда подменял названиями их спортивных клубов и особое предпочтение выказывал Техасскому университету в Остине.
– Нет, пап, я хочу быть «мустангом».
(Спортивный клуб Южного методистского университета называется «Мустанги».)
Он что-то пробурчал.
– Пап, ты не возражаешь?
– Да вроде нет. Просто думал, что, может, тебе захочется стать «лонгхорном».
– Нет, сэр, я хочу быть «мустангом».
– А, ну ладно, – сказал он и повесил трубку.
Через час позвонил мой брат Пэт.
– Что случилось? – спросил я.
– Ты точно знаешь, что не хочешь быть «лонгхорном», братишка?
– Точно.
– Ты уверен?
– Да, уверен. А почему вас с отцом это так интересует?
– Понимаешь, отец тебе не скажет, конечно, но в нефтяном бизнесе сейчас застой. Так что дела плохи. Отцу грозит банкротство.
Нефтяной бум, из-за которого в 1979 году мы переехали из Ювалде в Лонгвью, давно закончился, и в последние годы отцу приходилось крутиться, чтобы платить по счетам.
– Правда?
– Да. Год обучения в Южном методистском обходится в восемнадцать тысяч долларов, потому что это частный университет. А Техасский университет – публичный, поэтому обучение там стоит всего пять тысяч в год.
– Черт, я же не знал.
– Вот так-то. Между прочим, братишка, ты когда-нибудь был в Остине?
– Нет.
– Тебе понравится. Честное слово, это просто твой город. Гуляешь себе в шлепанцах, заходишь в бар, справа – ковбой, слева – лесбиянка, рядом с ней индеец, а за стойкой – лилипут. В таком городе легче легкого быть собой.
На следующий день я позвонил отцу:
– Пап, я передумал. Я хочу быть «лонгхорном».
– Точно знаешь? – спросил он, не скрывая волнения.
– Да, сэр.
– Ох, черт возьми, дружище, отличный выбор! А почему ты передумал?
– Просто мне «лонгхорны» нравятся больше «мустангов».
Из уважения к отцу я поступил в Техасский университет в Остине, но не признался, почему именно. Я знал, что мое решение обрадует отца. Вскоре я передумал еще раз, хоть и не был уверен, как отец на это отреагирует.
Второй курс подходил к концу, надвигались экзамены, и я не высыпался. Не потому, что кровать была неудобная, а потому, что мысли не давали покоя. Что-то не складывалось. Четыре года обучения, и после выпуска мне будет двадцать три. Потом еще три года на юридическом факультете – получается, что на работу я устроюсь в двадцать шесть и лишь к тридцати чего-нибудь добьюсь. Мне очень не хотелось тратить десять лет на подготовку к дальнейшей жизни.
Я сочинял рассказы, записывал их в дневник и показал парочку своему другу Роббу Биндлеру, который учился на факультете кинематографии в Нью-Йоркском университете. Робб назвал их достойными и оригинальными. «А ты не думал о факультете кинематографии? – спросил он. – Ты ведь очень хороший рассказчик». Факультет кинематографии? Звучало лестно и как-то загранично, по-европейски. Радикально, легкомысленно, разгульно. Вычурно. У меня отсутствовали слова, чтобы сформулировать такую мысль даже в мечтах, не говоря уже о том, чтобы рационально стремиться к этому поприщу. Нет, это не для меня.
За несколько часов до экзамена по психологии я заглянул в свой студенческий клуб «Дельта Тау Дельта», захватил что-то перекусить и ушел к одноклубникам, которые всю ночь готовились к экзаменам, а сейчас отсыпались. Я уселся на диван, раскрыл учебники и начал повторять материал. Я был прилежным студентом, каждую свободную минуту посвящал подготовке к экзаменам и гордился тем, что на экзамен приходил спокойно, выучив все необходимое. По большей части у меня были отличные оценки.
Но в этот день, когда до экзамена оставались считаные часы, я непонятно почему сказал себе: «Не трусь, Макконахи, ты все знаешь», сложил учебники и конспекты в рюкзак и включил телевизор на спортивный канал И-эс-пи-эн. Вообще-то, я люблю спорт и готов смотреть все подряд, даже «Самый сильный человек планеты», если больше ничего интересного не показывают. Транслировали бейсбольный матч. Великолепно. Однако через пять минут я выключил телевизор. Мне было неинтересно.
Я огляделся. На полу слева от меня лежала стопка журналов. «Плейбой», «Хастлер». Я люблю женщин и люблю разглядывать обнаженных женщин. Но сегодня, непонятно почему, мне было неинтересно. Я рассеянно перебирал журналы и вдруг наткнулся на тоненькую книжицу. Белая обложка, название выписано красным курсивом.
«Величайший торговец в мире»
«Интересно, это про кого?» – подумал я, раскрыл книгу и начал читать.
Спустя два с половиной часа я дошел до первого «свитка». Только что выяснилось, что «величайший торговец» в названии – это читатель книги, то есть в данном случае я, и теперь мне следует на протяжении месяца трижды в день перечитывать этот свиток, прежде чем приступать к следующему. Я посмотрел на часы. До экзамена оставалось двадцать минут.
Я растолкал спящего
