и больно осознавать, что некоторые люди уже никогда не встретятся на твоем пути.
— Ты должна кое-что сделать, — отстраняется первой и аккуратно заправляет прядь моих волос за ухо.
— Ты о чем? — вытираю глаза рукавом толстовки.
— Об этом, — тяжело вздохнув, достает что-то из кармана и кладет на кровать. — Оба. Чтобы наверняка. Ладно? — встает с постели, нежно целует в лоб и уходит, оставляя меня в желанном одиночестве.
Не моргая, смотрю на продолговатые розовые коробочки.
Да, я упорно отказывалась анализировать то, что происходит с моим организмом в последнее время. Однако пришла пора признать, что игнорировать симптомы уже попросту невозможно. Слабость, тошнота и рвота, тяжесть внизу живота, набухание груди и, наконец, задержка. Приличная такая задержка. Ее не спишешь на стресс.
Забираю тесты. Отправляюсь в ванную, где совершаю процедуру, с которой в определенный момент жизни знакомится каждая женщина.
Кладу полоски на раковину.
Сердце безумно колотится от волнения. Дыхание срывается. Заламываю кисти. Стараюсь не загадывать и не строить предположений, но за эти бесконечные несколько минут успеваю испытать целый шквал разнообразных эмоций. От радости до печали.
Да? Нет?
Присев на крышку унитаза, обнимаю себя руками и медленно раскачиваюсь.
Боже! Как же страшно! Как страшно!
Трясет меня, знобит.
Боюсь. Боюсь увидеть, что беременна, и боюсь увидеть обратное. Почему-то именно в это мгновение приходит четкое осознание того, что мне необходим этот ребенок. Пусть сейчас совсем не время и пусть я совсем не была готова к этому…
*********
Дни в этом доме, чужом и мрачном, проходят нудно и монотонно. Выйти никуда нельзя. Интернет отсутствует. Заниматься особо нечем. Стихи не пишутся. Музыкальных инструментов здесь нет. Так что зачастую я тупо лежу в кровати. Отвлекаюсь от хандры, читая классическую литературу, найденную на одной из полок в гостиной, и много сплю. Потому что чувствую себя не очень…
В пятницу к ужину приезжает отец. С тех пор, как он привез меня сюда, мы видимся с ним впервые. Наверное, именно по этой причине я долго стою столбом, увидев его, сидящего за обеденным столом.
— Сашенька, проходи. Василиса как раз подала горячее, — мама пытается улыбнуться, однако скрыть истинное настроение у нее получается из вон рук плохо. — Я попросила сделать тебе суп-пюре. Грибной, как ты хотела.
— Спасибо.
— Садись.
Занимаю место напротив родителей, и только тогда отец поднимает взгляд. Острый, колючий и недобрый. У меня даже холодок по спине ползет. Столько в нем презрения и разочарования.
Сглатываю.
Ужин проходит в напряжении и тишине. Разве что стук приборов резонирует на ее фоне.
— Скушай что-нибудь еще, Саш, — подбадривает мама, заметив, что мой аппетит совсем пропал. Суп и тот доесть не вышло. Через силу несколько ложек в себя затолкала.
— Пап, — решаюсь заговорить первой. — Долго ты еще намерен держать меня здесь?
Он ведь фактически насильно увез меня из больницы в неизвестном направлении.
Молча продолжает есть.
— Мне нужен мой телефон.
Демонстративно игнорирует.
— Я должна самостоятельно связаться со своим менеджером и концертным директором. Ты меня слышишь?
Как же бесит, ведь делает вид, что нет. Сидит, жует себе свой салат с кабачками.
— У меня есть обязательства перед людьми. Контракт. Соглашения. Пап?
Ноль реакции.
Чувствую, как моментом закипаю. В порыве злости рукой сбиваю со стола пустой стакан, который тут же с грохотом разбивается о пол, выложенный плиткой.
Мать вздрагивает. Отец перестает жевать.
Свершилось.
— Слышишь, нет? — вскочив со стула, повторяю я. Тяжело дышу, разнервничалась. — Хочу выйти отсюда! Хочу на работу! Хочу проведать своих друзей!
— Тех, что на кладбище, или тех, что при смерти? — уточняет он.
Глаза в один миг наполняются слезами. Губа предательски дрожит. Умеет он надавить на больное.
— Я хочу выйти отсюда! — повторяю требовательно. — Ты не можешь держать меня тут до конца моих дней!
— К нему ты не вернешься, — произносит ледяным тоном. — Пошла взяла веник и убрала за собой, — приказывает, возвращаясь к своей трапезе.
Взрываюсь конечно. Одним движением сбрасываю на пол всю остальную посуду, стоящую передо мной.
— Саша, — мать прижимает ладонь ко рту.
Последнее, что вижу, лицо отца. На нем мгновенно расцветают багровые пятна гнева. Но, знаете, мне абсолютно плевать… Я ухожу. Поднимаюсь наверх и от души хлопаю дверью. Почти наверняка там, внизу, с потолка посыпалась штукатурка. Надеюсь, прямо ему на голову!
*********
Удивительно, но на следующее утро заглянувшая в мою комнату мама сообщает о том, что мы едем в Москву. На кладбище к Регине и в частную женскую клинику, к врачу.
Рассказала все отцу значит… Что ж, оно и к лучшему. Пусть знает о том, что у него родится внук. Может, хотя бы эта новость заставит его изменить свое отношение ко мне. Если честно, я порядком устала от той холодной войны, которую он объявил мне тогда, у ресторана. Тяжело находиться в перманентной конфронтации с самыми близкими людьми. Очень давит на психику.
— Отец не едет? — интересуюсь, когда охрана провожает нас с мамой до машины.
— Едет. Отдельно, — вздыхает она, кивая влево. Туда, где у ворот стоит его внедорожник.
Отдельно… Ну что за человек такой! Неисправимый!
— Ясно, — забираюсь на заднее сиденье. — Вы вчера поскандалили, да? Я слышала шум и ваши голоса.
— Ругались, — не отрицает.
— Что говорит? — спрашиваю напрямую. Какой смысл ходить вокруг да около?
— Саш, — берет меня за руку. — В ближайшее время не рассчитывай на то, что сможешь уйти. Он не отпустит. Произошедшее на свадьбе… не оставляет выбора. Сейчас твоя безопасность — это самое главное. Уверена, твой Илья это тоже понимает.
Отворачиваюсь к окну.
Мой Илья…
Больно. Ситуация повторяется. Мы снова потеряли друзей и снова порознь.
Вспоминаю наш последний разговор. Он состоялся в больнице. Сразу после того, как нам сообщили о том, что Стас Калашников умер на операционном столе…
— Что дальше? — заливаясь слезами спросила я.
— Уничтожу, — ответил он, стиснув челюсти.
— Мстить собираешься, да? Посмотри на меня! — крикнула, толкнув его в плечо.
— Не трогай меня сейчас, Саша. Просто. Не. Трогай.
— Те семь парней из Бобрино. Твои друзья: Кощеев, Кабанов. Теперь Калашников и Черепанов, который…
— Замолчи! Не смей про Антона! — закрыл ладонями исказившиеся от боли лицо. Глухо зарыдал.
— А моя Регина? Ее за что? — судорожно всхлипывая, прошептала я. — Пожалуйста, остановись. Давай уедем. После похорон. Прошу тебя. Прошу, Илья… Они ведь убьют вас. Убьют вас всех! Слышишь?
Но нет. Никуда уезжать он не планирует.
«Я не могу так» — вот и все, что произнес прежде, чем оставить меня в коридоре одну.
* * *
Что ж…
Опускаю взгляд на букет роз, сорванных в
