утром первым делом он предстанет перед нами.
Тирелл стоял с посеревшим лицом. Всю его браваду и напускное безразличие как рукой сняло. Он не смел встретиться взглядом с Елизаветой.
– Ну, сэр Джеймс, что вы имеете сказать нам? – рявкнул Генрих.
Узник как будто силился подобрать слова.
– Правда ли то, что сообщила мне ваша сестра? – холодно спросила Елизавета.
Тирелл замялся.
– Да, ваша милость.
– И обоих моих братьев задушили? Ни один не выжил?
– Да.
– И это было сделано по приказу узурпатора Ричарда? – вмешался Генрих.
– Да, сир.
– Тем не менее вы понимали, что это преступление. Полагаю, вы надеялись получить свою выгоду? Или вы намерены утверждать, что выполнили приказ из страха?
Тирелл опять замялся.
– Ну? – Лицо Генриха было мрачнее тучи.
– Я искал продвижения по службе. Когда король Ричард сказал, что у него есть очень важное поручение, которое нужно выполнить втайне, я ухватился за эту возможность. А узнав, о чем идет речь, хотел отказаться, но не посмел. Понимаете, сир, я знал, что обладаю сведениями, которые, в случае если о них станет известно, могут стоить королю трона, как и оказалось впоследствии, когда слухи о расправе над принцами лишили его необходимой поддержки. Если бы я не стал выполнять приказ Ричарда, то поставил бы себя самого в опасное положение, я боялся, что он не оставит меня в живых, чтобы я не мог рассказать правду.
Генрих не дал слабины:
– И вы убили двух невинных мальчиков.
– Я не сам это сделал, сир. Все исполнили мой конюший Джон Дайтон и Майлз Форрест. Меня даже не было в комнате.
– И вы полагаете, это освобождает вас от ответственности? Вы отдали им приказ!
– Сир, я сказал вам правду.
– Они мучились? Понимали, что происходит? – вскричала Елизавета, не в силах больше сдерживаться.
– Они спали, мадам. Я не слышал никаких звуков борьбы. Все закончилось очень быстро.
– Где похоронили тела? – спросил Генрих. – Я обыскал весь Тауэр и не нашел ничего.
– Увы, сир, я не знаю. Я ушел до того, как их закопали. Но Дайтон сможет вам сказать.
– Я вызову его на допрос, – сказал Генрих. – А теперь, сэр Джеймс, вы, вероятно, объясните мне, почему помогали изменнику Саффолку?
Тирелл наверняка понимал, что смерти ему не миновать, и открыл все: как он проникся симпатией к де ла Полю; как Саффолк обещал ему награду гораздо большую, чем то, что он получил от Генриха, и как он уверил себя, что, помогая Саффолку попасть к имперскому двору, не совершает измены.
Генрих слушал его с мрачным видом.
– На следующей неделе вас будут судить в Гилдхолле, – произнес он наконец. – Знайте, что вы можете отвечать на обвинения, но о деле с принцами не упоминайте.
Елизавета в изумлении воззрилась на короля.
– Уведите заключенного, – приказал Генрих.
– Почему он не должен упоминать про моих братьев?! – воскликнула Елизавета, как только они оказались одни в его кабинете.
– Потому что я хочу, чтобы эта история получила подтверждение, прежде чем о судьбе ваших братьев станет известно всем. Ни к чему, чтобы старая полемика по поводу вашей законнорожденности возникла снова.
– Но вы будете спокойнее чувствовать себя на троне, если люди узнают, что принцы мертвы.
– Люди узнают, об этом я позабочусь. Но я не хочу, чтобы при дворе начались пересуды.
Елизавета поняла, что его тревожит. Ее законнорожденность была критически важна для устойчивости династии Тюдоров и наследования власти. Этот вопрос всегда оставался для Генриха весьма чувствительным. Он даже запретил книги, в которых упоминался изданный Ричардом акт, объявлявший всех детей Эдуарда IV бастардами, и Елизавета была от души благодарна ему за это. Упоминание о ее братьях могло вновь поднять эту тему. Генрих прав: лучше соблюдать осмотрительность.
С Дайтоном король встречался сам. Зачем ей испытывать новые потрясения и еще раз слушать, как умерли ее братья. Вечером Генрих пришел. Елизавета опасалась, что он не станет рассказывать ей обо всем в подробностях.
– Что за негодяй! – выпалил король, принимая от нее кубок с вином, прежде чем лечь в постель. – Подлец из подлецов, и к тому же хитер. Мне пришлось вытягивать из него каждое слово. Он сказал, что закопал ваших братьев под лестницей, под какой-то кучей хлама, но не думает, что тела и теперь там, так как Тирелл говорил ему, будто Ричард намеревался позже перенести их куда-нибудь. Я спросил его, может ли он указать точное место, а он ответил, что не помнит. Сомнительно, конечно, но больше мне ничего выудить из него не удалось. Бесси, сегодня днем я приказал своим людям осмотреть каждую лестницу в Тауэре, и ни под одной не обнаружили никаких признаков, что там когда-то копали.
У Елизаветы от разочарования поникли плечи. Она надеялась, что сможет похоронить своих братьев достойно, как им полагалось по рангу. И вот ей отказано даже в этом утешении. И все же она наконец смирилась со своей утратой. Теперь, по прошествии стольких лет мучительной неопределенности, она знала правду, это давало ей некое утешение и чувство облегчения. Екатерина и Бриджит едва ли помнили своих братьев, а вот Сесилия переживала боль утраты вместе с нею, и Анна тоже, хоть и в меньшей степени. Сесилию эта новость поразит сильнее всех.
В Гринвич Елизавета вернулась к Вознесению, понимая, что всегда будет нести в сердце боль утраты. Прошло несколько недель, и она узнала, что на суде в Гилдхолле Тирелла обвинили в измене и приговорили к смерти. Вскоре после этого ему отрубили голову на Тауэрском холме. Изменник понес заслуженную кару за совершенные преступления, особенно за те, о которых на суде не упоминали. Справедливость наконец восторжествовала.
На следующей неделе Генрих объявил, что Тирелл признался в убийстве короля Эдуарда Пятого и герцога Йоркского. Известие это не произвело особого шума – вчерашние новости, ушедшие в историю, память у людей короткая. Вероятно, многие и без того уже были убеждены, что принцев убили, какая теперь разница, если давнишние подозрения подтвердились.
И Елизавета уверилась окончательно и бесповоротно, что новых самозванцев не появится.
Среди прочих забот Елизавета не забывала и о своей невестке. Кэтрин лежала больная в Ладлоу уже больше месяца. Принцесса медленно поправлялась, но Фердинанд и Изабелла выражали тревогу и требовали, чтобы их дочь немедленно увезли из этого нездорового места. Доктор Линакр заверил Елизавету, что ее невестка скоро достаточно оправится для путешествия, тогда королева послала в Ладлоу эскорт и обтянутые черной тканью носилки, которые должны были доставить выздоравливающую Кэтрин в Ричмонд.
Увидев принцессу, Елизавета ужаснулась. Перед Рождеством девушка цвела юной
