– от невыносимой сердечной боли, – наконец проговорила она сдавленным голосом и повернулась к герцогине. – Вы тоже знали? – вопрос прозвучал осуждением.
– Они открылись мне два дня назад, – ответила она. – Лучше бы они сделали это раньше. Я все время мучилась сомнениями, что же случилось с моим зятем Йорком?
– Мадам, простите меня, мне очень жаль, – сказала Мэри. – Я понимаю, что скрывать такие сведения было неправильно.
– На мне тоже лежит вина. Я уже давно догадывалась о том, что произошло, – вступила в разговор Элизабет Брэкенбери. – Когда поползли слухи об убийстве принцев, я спросила отца, знает ли он, что с ними сталось? Отец сказал, что сэр Джеймс пришел и потребовал отдать ему ключи, а потом отпустил его и стражу на ночь, показав предписание короля Ричарда. Сэр Джеймс обещал, что с принцами не случится ничего дурного. Но мой отец всегда сомневался в этом. Понимаете, на следующий день он вернулся, а принцев нет. И никаких следов того, куда они могли подеваться. Отец не знал, живы они или убиты, хотя подозрения у него были.
– И тем не менее он сражался на стороне Ричарда при Босворте, – сказала Елизавета. – И отдал жизнь за него. Разве он поступил бы так, если бы подозревал его в убийстве невинных детей?
– Он был связан с Ричардом и боялся того, что может с ним случиться, если нынешний король Генрих захватит королевство и женится на вашей милости. Если бы стало известно, что он отдал ключи Тиреллу и содействовал, вольно или невольно, убийству ваших братьев, ему могло бы не поздоровиться. Он боялся обвинения в умысле на измену, потому и сражался за Ричарда, чтобы тот сохранил трон.
– Но вы знали правду? – не отступалась Елизавета.
– После приезда сюда я напрямик спросила Мэри, имеет ли сэр Джеймс отношение к исчезновению принцев. Она сказала «нет», но я подозревала, что она лжет.
– Я боялась! – вскрикнула Мэри. – Вы могли выдать Джеймса… и меня вместе с ним.
– Нет, я только хотела знать правду! Я тоже предпочла скрыться в монастыре, так как после Босворта моего отца посмертно лишили прав и состояния. Потом его земли вернули мне, но я все равно не решалась уйти отсюда. Фамилия Брэкенбери всегда будет связана в сознании людей с Ричардом.
– Я сказала правду, – прошептала Томасина. – Мне нужно было облегчить душу.
– Лучше бы вы сообщили об этом властям! – взорвалась герцогиня.
Три женщины склонили повинные головы.
– Мы были слишком напуганы, – призналась Мэри. – Хотели, чтобы о нас просто забыли. Только узнав, что Джеймс в Тауэре, я почувствовала: пора открыться аббатисе, мне нужен был ее совет, как поступить.
– И вы никому больше об этом не рассказывали? – спросила Елизавета.
– Только Джойс Ли.
– Мы можем рассчитывать на ее сдержанность?
– О да, мадам. Она вскоре примет постриг.
– Ваша милость, – вступила в разговор аббатиса, – вы услышали признания этих женщин. Как вы поступите?
Все со страхом уставились на Елизавету. Она колебалась, держась спокойно и строго, внутри у нее бушевало чувство, что ее предали, она не знала, что сказать. С нею обошлись очень плохо, а также с Генрихом и с Англией. Но Христос призывал людей прощать согрешивших против них не семь раз, а семьдесят раз по семь.
– Я не держу зла на вас, – через силу проговорила Елизавета. – Вы хранили верность семье и поступали, как того требовал ваш долг перед родными. Мне известно, каково это – жить в страхе, и я позабочусь о том, чтобы вас не наказали за вашу сегодняшнюю откровенность. Но король должен узнать обо всем. Он захочет допросить сэра Джеймса о том, что вы мне сказали. И я тоже это сделаю.
Мэри была на грани слез:
– Я не из тех, кто нарушает свое слово, мадам, но надеюсь, мой брат поймет, почему мне пришлось сообщить вам то, что я знала.
– Это не такой уж серьезный проступок в сравнении с тем, что сделал он, – ответила Елизавета. – И он поставил вас в безвыходное положение.
Аббатиса встала и подала Елизавете запечатанное письмо:
– Мадам… Я написала сэру Джеймсу, побуждая его ради блага собственной души очистить совесть и все рассказать. Прошу вас, проследите, чтобы письмо попало к нему.
– Хорошо, – ответила Елизавета и поднялась.
– Да благословит вас Господь, – сказала Элис Фицльюис.
Елизавета отпустила фрейлин и села у окна с видом на Темзу, пытаясь собраться с мыслями. Это было уже слишком, вдобавок к смерти Артура. Много лет она горячо желала узнать правду, но правда эта произвела на нее гораздо более сильное и болезненное впечатление, чем она предполагала. Представляя себе, что пережили ее братья, Елизавета заливалась слезами. Успели ли они проснуться, боролись ли в ужасе за свою жизнь? В любом случае они умерли, не имея возможности причаститься. Страшно думать об этом. Единственным утешением для Елизаветы было то, что Нэд регулярно исповедовался в своих грехах, каждый день опасаясь внезапной смерти.
А Ричард… Это было самое ужасное предательство. Он кормил ее мать пустыми заверениями, демонстрировал дружеское расположение к самой Елизавете, ухаживал за ней, а сам был виновен в убийстве ее братьев. Он лгал и лгал. А она ему поверила. Как же она была глупа!
Не ей судить его. Это сделал Бог. Он даровал Генриху победу при Босворте. И все же Елизавета пылала гневом против Ричарда и Тирелла, который был его сообщником и совершил жестокое, подлое преступление.
– Почему, черт подери, они молчали до сих пор? – взорвался Генрих, бросив на стол перо.
В кабинете больше никого не было, и Елизавета только что закончила рассказ о посещении монастыря минориток.
– Я тоже желала бы, чтобы это случилось раньше, – ответила она на гневную вспышку мужа, – но Мэри не хотела предавать брата. Прошу вас, не наказывайте ее.
Лицо Генриха побагровело.
– Если бы я знал с самого начала то, что знаю теперь, это избавило бы меня от долгих лет тревог по поводу самозванцев и мой трон был бы в безопасности. Посмотрите на меня! Я состарился раньше срока из-за всех этих тревог, которые мне пришлось пережить. И вы ждете милосердия!
– Генрих, прошу вас! Окажись вы на ее месте, разве вы предали бы доверие своего брата? Рискнули бы тем, что из-за вас он может попасть на плаху?
Король сдался, но гнев его не остыл.
– Имелись и более важные проблемы.
– Да. Но настоящий виновник – Тирелл, а не его сестра.
– Ей-богу, теперь он заговорит. Я его заставлю.
– Пусть сперва прочтет письмо аббатисы.
Генрих вздохнул:
– Хорошо. Но завтра
