— Полно, граф Кинад, — позвал снизу женскийголос, — в самом деле, я верю вам на слово!
— Нет, баронесса, я хочу, чтоб вы собственными глазамипрочли подлинные слова его величества. Глупейшего воззвания вы в жизни невстречали.
Дверь распахнулась, и вошел человек со свечой. Это был тотсамый, на кого два дня назад указали Стольгу. Стольг лениво гадал, чем это графКинад так разозлил кого-то, чтобы стоило оплачивать визит наемного убийцы. Онотбросил эту мысль. Уж его это определенно не касалось.
Стольг был опытным профессионалом, а потому владел самымиразными способами убийства. Граф Кинад стоял спиной к нему, и это позволялоприменить излюбленный прием Стольга. Он вынул из ножен на поясе длинный кинжал,бесшумно шагнул вплотную к графу и с хрустом вогнал узкое длинное лезвие воснование графского черепа. Потом подхватил обмякшее тело и бережно уложил егона пол. Удар кинжалом в мозг был, как правило, надежен, скор, бесшумен — иаккуратен. Рута терпеть не могла отстирывать его одежду от крови. Стольг уперсяподошвой в спину графа между лопаток и рывком выдернул кинжал. Порой сделатьэто было нелегко. Чтобы вытащить кинжал из кости, нужно немалое усилие.
Стольг перекатил тело на спину и внимательно заглянул в лицографа. Профессионал всегда должен убедиться, что клиента обслужили достойно.
Граф был несомненно мертв. Его невидящие глаза тупо смотрелив никуда, лицо понемногу синело, из носа выползала струйка крови. Стольг вытери спрятал кинжал, вышел в коридор и без лишнего шума вернулся к знакомому окну.
Джукта назвал ему еще два имени, и при определенном везениион мог бы сегодня же управиться еще с одним клиентом. Однако шел дождь, аСтольг очень не любил работать в дождь. Вместо этого он решил вернуться домойпораньше и сказать Руте, что он сдается и купит ей этот растреклятый замок. Потомон подумал, что было бы неплохо взять с собой сына и дочь и прогуляться втаверну, что в конце улицы, выпить пару кружек пива с соседями. В конце концов,сегодня Праздник Урожая, а праздники следует проводить с друзьями и семейством.
Шеррок, маленький тощий человечек с редеющими волосами ишишковатым черепом, не ходил, а шнырял по многолюдным улицам Верела, города вЮжной Даконии. Днем Шеррок был мелким чиновником таможни, не смевшим ртараскрыть перед своим тамульским начальством. Шеррок ненавидел тамульцев, и то,что он вынужден им подчиняться, причиняло ему порой физические страдания.Именно эта ненависть подвигла его стать осведомителем гниющего заживо стирикапо имени Огераджин, с которым его свел общий знакомый. Когда Огераджин посленескольких осторожных вопросов хитро намекнул, что за некоторые сведения можетщедро заплатить, Шеррок обеими руками ухватился за возможность предать своеглубоко презираемое начальство — да еще и заработать на этом кругленькую сумму.
Информация, которую этим вечером он нес Огераджину, былакрайне важной. Алчные тамульские кровососы собираются поднять таможеннуюпошлину на целую четверть процента! Огераджин должен был щедро заплатить затакие сведения.
Пробивая себе дорогу через шумные толпы, отмечающие ПраздникУрожая, Шеррок облизывал губы. У одного торговца на невольничьем рынке былавосьмилетняя девочка-астелийка, соблазнительная малышка с большими испуганнымиглазами, и, если Огераджин проявит щедрость, Шеррок сможет купить ее. У негоеще никогда не было такой маленькой девочки, и при одной мысли о ней у негослабели колени.
Проходя темным переулком, он думал об этой девочке и потомуне смотрел по сторонам — до тех пор, пока не почувствовал, как сдавливает шеюискусно наброшенная сзади проволочная петля.
Он, конечно, сопротивлялся, но без особого успеха. Убийцаоттащил его в тень и методично душил. В последнее мгновение жизни перед глазамиШеррока вспыхнуло лицо маленькой астелийки. Казалось, что она смеется над ним.
— Не стоишь ты этаких хлопот, вот что я тебескажу, — обратился Берсола к мертвецу, распростертому на носу лодки.Берсола всегда разговаривал с людьми, которых убил. Многие собратья по ремеслусчитали его тронутым. Честность вынуждает нас признать, что они были правы.
Главная проблема Берсолы была в том, что он всегдапроделывал свою работу одинаково, по заведенному ритуалу. Он неизменно вгонялнож между третьим и четвертым ребром, наискосок и вниз. Прием, впрочем, былнадежный, потому что лезвие ножа никак не могло пройти мимо сердца. Берсолатакже никогда не оставлял мертвеца валяться там, где убил его. Ему была присущастранная аккуратность, которая вынуждала его убирать бренные останки подальше сглаз людских. Поскольку Берсола жил и трудился в Даконийском городе Эдерус наберегу Эдомского моря, избавиться от тела было проще простого. Короткоепутешествие в лодке и несколько камней, привязанных к лодыжкам покойного,уничтожали все следы. Методичность Берсолы приводила к тому, что все трупы онсбрасывал в одном и том же месте. Другие эдерусские убийцы частенько,посмеиваясь, упоминали «Риф Берсолы», то есть место, где якобы горой лежатзатопленные трупы. Даже люди, не понимавшие настоящего смысла этого названия,ссылались, бывало, на Риф Берсолы.
— Взял, да и сделал это, да? — говорил Берсолатрупу на носу лодки, выгребая к рифу. — Взял, да и оскорбил кого-то. Тебенекого, знаешь ли, винить, кроме самого себя. Кабы вел себя прилично, ничего быне случилось.
Труп ничего не ответил, да они никогда не отвечали.
Берсола перестал грести и огляделся в поисках своих примет.На дальнем берегу, в окне таверны Фанны, как обычно, горел свет, а на ближнем,на скалистом мысу, светился сигнальный фонарь. Другой фонарь, на эдерусскойверфи, был точно за кормой лодки.
— Приплыли, — сообщил Берсола мертвецу. — Утебя здесь будет славная компания, так что нечего кривиться. — Он сложил влодку весла, подполз к мертвецу и проверил узлы на веревке, которая удерживаламежду лодыжками покойника большой камень.
— Мне, конечно, жаль, что так вышло, — извинилсяон перед трупом, — но ты сам виноват.
Берсола перевалил камень и ноги покойника через борт лодки ивзял мертвеца за плечи.
— Хочешь что-нибудь сказать? — осведомился он. Онподождал, сколько счел нужным, но мертвец ничего не ответил.
— Я так и думал, что не захочешь, — сказал Берсола.Он разжал пальцы, труп безвольно сполз с борта и исчез в темных водах озера.
Гребя назад, к Эдерусу, Берсола насвистывал свой любимыймотивчик.
