взгляды.
— Вы секретарь обкома?
— Да.
— Что там у вас за партия такая? Обирает партийцев!
— Как это?
— А чего тут неясного? Мой муж каждый месяц по тридцать рублей партийные взносы платит!
— Сколько же он получает?
— В месяц рублей по девятьсот, иногда больше…
— Взносы он отдает по Уставу. Лишнего ничего с вашего мужа не берут…
Только ушла эта женщина — за ней другая, заплаканная. Выяснилось, что живет она в благоустроенном доме, в двухкомнатной квартире, но вот «беда»: у ее соседки окна на юг выходят, а у просительницы — на северо-запад.
— Надо, чтобы и у меня окошки были на юг, на солнце! — теперь уже заливалась слезами бедняга, — Помогите квартиру сменить!
— Пустое, — осуждающим тоном сказал Викентий Кузьмич. — Не занимайте нашего рабочего времени. От добра добра не ищут, а вы противоречите этой истине.
Латунин любил прямоту, часто сам вызывал на нее собеседника, за откровенное мнение, пусть даже не лестное для него, обид не таил. Судил он о человеке по деловым его качествам. Кто ершист и упрям не по-глупому, тот свое мнение имеет, и мнение это отстаивает. Такого послушать, понять, как говорится, сам бог велел, особенно, если хотят человеку доверить пост. Геннадий Федорович, разумеется, кадрами не занимался, но судьбы многих работников аппарата обкома были ему известны. Не составлял исключения и Милкин.
Иван Александрович Милкин приехал сюда молодым инженером из Харькова. Молод-то молод, но, кроме диплома строителя, был у него прочный запас практических знаний (начинал-то к своей профессии подбираться с ремесленного училища) и это в сибирском городе заметили сразу. Отвечал инженер Милкин в «Химстрое» исключительно за стройиндустрию и показал себя способным организатором. Год инженером простым проработал, а на другой избрали его освобожденным секретарем партбюро. Откровенно признался тогда Милкин, что партийная ноша не очень пришлась ему по вкусу: не готов был к ней, да и не все понимал в сложном деле как следует, считал, что оторвали от работы живой, более важной. Мысли Ивана Александровича клонились в такую сторону: отбыть выборный срок, а потом отказаться. Но тут произошло совсем неожиданное: наметился вызов к Латунину на собеседование. Приятели из числа компетентных выдали и секрет: Милкина собираются взять в обком партии на должность заведующего отделом строительства. Измучился, ночь не спал Иван Александрович. После долгих раздумий подобрал «козыри», которыми, он так считал, убедит Латунина отступиться от его кандидатуры.
В назначенное время, минута в минуту, Милкин сидел в кабинете Викентия Кузьмича. У Ивана Александровича нос с легкой горбинкой, брови косматые — подрагивают, потому что волнуется, весь готовый к протесту, к отказу. Голова чуть склонена набок, волосы, темные и густые, топорщатся. Викентий Кузьмич видел Милкина не впервые — встречались на стройках, на областных активах. Сейчас Латунин осмотрел Ивана Александровича с такой пристальностью, как будто хотел костюм на него примерить.
— Бюро обкома партии приглашает вас на очень ответственную работу, хотя не ответственных работ вообще нет и быть не должно, — приступил к разговору Викентий Кузьмич с мягкостью в голосе и теплотой во взгляде. — Согласны ли вы у пас возглавить строительный отдел?
— Нет.
— Почему?
— Я не строитель в общепринятом смысле. Moя сфера — стройиндустрия. Не подхожу по узости профиля.
— Как раз подходите, Иван Александрович! — привстал секретарь обкома. — Именно стройиндустрию нам и нужно теперь развивать всеми силами. Один нефтехимический комбинат чего стоит! От нас он потребует невероятно много. Будет стройиндустрия — возведем. Не будет — сомнительно.
Милкин перепустил дыхание. Ответ Латунина убедил, но лишь с общей, практической точки зрения. Дух несогласия идти в аппарат обкома сидел в нем крепко. И он выложил новый «козырь».
— На партийной работе надо уметь не только дело делать, но и говорить. А я не обладаю ораторским мастерством.
Викентий Кузьмич по обыкновению качнул головой, поднялся из-за стола, подошел к шкафу с книгами, взял одну.
— Вот здесь все по ораторскому искусству. Я caм инженер и когда-то робел выступать. Но научился!
Милкин видел, что его доводы рушатся, однако сдаваться он был не намерен.
— В обкоме необъективно относятся к строителям, — сказал Иван Александрович.
— На чем основано ваше заявление? — насторожился Латунин.
— У нас в «Химстрое» работала партийная комиссия и, толком не разобравшись, предвзято оценила наши дела. Надо было наказать заказчиков за несвоевременную поставку материалов, за срывы договоров, а высекли нас.
— Хорошо. Я разберусь, даю вам слово. Что вас волнует еще?
И Милкин, уверившись, что тут он не промахнулся, высказал то, что держал про запас.
— В обкоме вас боятся. Все ходят на цыпочках — не шелохнутся. Слова против сказать не смеют…
Викентий Кузьмич стремительно встал и молча, размашистыми шагами, начал прохаживаться. Волосы рассыпались, падали на лоб, но он рывком убирал на затылок, хмурый взгляд его был устремлен куда-то. Милкин ощутил неловкость, ему сделалось жарко. Выставив указательный палец, Латунин колол им воздух и рубил четким голосом слова:
— Вы не понимаете разницы между пугалом и авторитетом руководителя! Не умеете здесь отличить одно от другого! — Викентий Кузьмич умолк и уже тише добавил: — А впрочем, я подумаю над вашими словами. Благодарю, что сказали их мне. Но давайте, Иван Александрович, поработаем вместе так, чтобы от нас была польза обществу. Максимальная отдача. И в этой совместной работе мы лучше узнаем друг друга. И тогда станет видно, есть ли кого за что упрекать.
Возражать было больше нечего, и они распрощались. В коридоре Милкин встретил Геннадия Федоровича.
— Ну, как? — спросил Кузьмин.
— Все ограждения мои разбил в пух и прах!
— Этого надо было ожидать. Поздравляю с назначением!
— Может, еще отклонят на бюро… Я был не сдержан, наговорил такого…
И вкратце передал заведующему общим отделом весь разговор. Тот хохотнул, откинув голову.
— Не думайте, он вам этого даже не вспомнит. Только надо
