мою империю. Укравшему мой трон. Тому, которому всегда был верен Рах. – Он сделал это ради тебя.
Гидеон э’Торин поднял брови, в которых не было рыжины, как в волосах.
– Сомневаюсь. Он любит меня, как и я его, но это не значит, что я не понимаю, каков он.
– И каков же?
– Очень эгоистичный.
Я посмотрела на Раха, вспоминая, как он помог мне добраться до Сяна, где я надеялась найти приют, как карабкался вместе со мной в утлую лодку, чтобы не оставлять меня в одиночестве, как прошел рядом со мной всю Кисию, не жалуясь на усталость, и покачала головой.
– Как ты можешь так говорить? Он стольким пожертвовал. Ты сам сказал, что он ранен, потому что сражался за свой народ, который этого не заслужил.
– Да. – Гидеон наклонил голову, разглядывая меня как диковину. – Это не значит, что он поступил так бескорыстно.
– Ты вроде бы сказал, что любишь его.
– Да. А ты разве нет?
От насмешки в его пронизывающем взгляде мои щеки покраснели, и я попыталась вспомнить сломленного Гидеона, которого встретила в Куросиме, его голову на коленях Сичи, когда она пыталась его успокоить. Тогда я его жалела, моего главного врага, и мне так хотелось и сейчас его пожалеть, а не чувствовать себя маленькой глупышкой под его взглядом.
– Слишком сильно, чтобы говорить о нем подобные гадости, – сказала я, надеясь стереть его улыбку.
Но она только стала шире.
– Подлинная любовь видит изъяны, но не колеблется.
Пока он это произносил, его взгляд скользнул к Раху, наполнившись теплом. Рах тоже посмотрел на Гидеона, и, хотя не понимал наш разговор, в их глазах читалось такое понимание, что у меня сжалось сердце. Я никогда еще не стояла между двумя людьми, так пылко любящими друг друга, что буквально кипел воздух.
– У меня есть послание от доминуса Дишивы э’Яровен, – сказал Гидеон, наконец повернувшись в мою сторону. – Она теперь новый иеромонах Чилтея и останется там, чтобы построить на побережье новое поселение. Она говорит, ей не терпится снова встретиться с тобой, и уверена, что вы отлично поладите.
Я не могла понять, исходит ли от слов отсутствующего здесь иеромонаха угроза, или все дело в интонации, с какой их произнес Гидеон – он был олицетворением опасности. Рах медленно поднял на нас взгляд. Мне хотелось попрощаться с ним, увидеть в последний раз, но сейчас я желала только одного – скрыться в безопасности своего мира, поэтому наклонилась и прижалась губами к его лбу, найдя свободное от ушибов место.
– Прощай, Рах, – сказала я. – Всего хорошего.
Он поднял голову, взгляд единственного открытого глаза был туманным и спутанным.
– Прощай, Мико. И прости. Эшенья сурвеид.
Вскоре мы ушли, Тор и Нуру попрощались со всеми. Бледному и стиснувшему зубы Раху помогли забраться в седло, а остальные держались в сторонке.
Мы вчетвером ехали молча, но у холма, где нас ждали гвардейцы, у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, и я оглянулась, надеясь в последний раз улыбнуться Раху. Но это был Гидеон. Он скакал рядом с Рахом, но на мгновение сосредоточил все внимание на мне. Он не хмурился и молчал, просто наблюдал за нашим отъездом, но я не сдержала дрожь. Ведь он не только тот сломленный Гидеон, которого я встретила в Куросиме, но тот, кто уничтожил целую армию чилтейцев, считавших его своим союзником, расправился с тысячами кисианцев, сжег наши города и пытался построить империю на костях моей. Безжалостный. Целеустремленный. Предприимчивый.
Я заставила себя отвернуться, смотреть вперед, слушать Сичи и думать о будущем, но мысли все равно возвращались к этому взгляду и насмешливой улыбке, которая разрывала меня на куски. Раху повезло иметь такого друга, но, возможно, степям не повезло. На что готов такой человек ради того, кого любит?
Мейлян сгорел. А все, что уцелело, растащили для строительства и припасов, как голодные звери потрошат труп. И все же каким-то образом среди руин и завалов, обугленных камней и пустых оболочек жила красота, отказывающаяся умирать.
Я шла в одиночестве по тому, что осталось от садов при дворце, а от зданий уцелели лишь выщербленные каменные арки и поваленные балки, словно их раздавила гигантская рука. Но пруд, где мы с Танакой и Эдо играли в пиратов, всё еще был на месте, как и мое любимое дерево, а на императорском кладбище лежал отец, по которому мне не разрешали горевать.
Меня ждали Сичи и генерал Рёдзи, сегодня не в качестве командующего императорской гвардией. Прошло много дней, прежде чем мы сумели воспользоваться сведениями, предоставленными Кассандрой, но в конце концов матушкино тело нашли и привезли домой. Хотя дома уже не было, если считать домом здания и город, но всегда остается дом другого рода – он там, где те, кого ты любишь.
Стоя у свежевыкопанной могилы, я взяла Сичи за руку. Рядом с могилой Катаси Отако осталось место, и я не могла не задуматься: быть может, матушка всегда хотела лежать рядом с ним, чтобы хотя бы после смерти они могли навеки воссоединиться, если не смогли при жизни. Я надеялась найти и Танаку, но Кой по-прежнему оставался под контролем чилтейцев, так что придется еще немного подождать.
Ухая от натуги, пара слуг принесла из развалин конюшенного двора гроб. Я посмотрела на могильную плиту. «Катаси Отако». Это имя всю жизнь нависало надо мной как клинок, вдохновляя гордиться им. Носить его. Сичи сжала мою руку, успокаивая, а Рёдзи потоптался на месте, сжав зубы.
В тот день императрица Хана Ц’ай, младшая дочь императора Лана Отако, обрела вечный покой рядом с человеком, которого всегда любила. Священник пробормотал молитвы. Посеяли семена цветов канасими. И после тихой церемонии мы трое остались у могилы вместе со своим горем.
– А знаете, она ведь хотела вернуться ко мне, – сказала я. – По словам Кассандры. Она ехала обратно.
По щекам потекли слезы. Если бы только у нее получилось. Если бы только мы смогли хотя бы пару минут посмотреть друг на друга, посидеть за пиалами с чаем и просто смотреть. Я увидела бы непростую, решительную женщину, которой всегда была матушка, а она с гордостью увидела бы, кем я стала. Но эту возможность у нас украли, как и многое другое.
– Сейчас она дома, – сказала Сичи, опять сжав мою руку. – И мы найдем Танаку. Обязательно найдем. И тоже привезем его домой.
– Мне так хотелось бы сказать ей… сказать, что теперь я понимаю. И мне жаль, что я ее не слушала. Жаль, что всегда
