ковшом нагретой за день солнечными лучами воды, Гордей начал жадно пить. Маженна едва заметно улыбнулась: Гордея мучала жажда и пил он шумно, фыркая, как конь. Но юноше сейчас было наплевать на приличия, он валился с ног от усталости. Маженна увидела, что ноги Гордея сбиты в кровь, в волосах запутались репяхи, а одежда настолько грязна, что такую и за три раза не отстираешь.
Утолив жажду, Гордей поднялся с колен:
— Послушай меня Ивека, твой сын жив. Ничего дурного с ним не случилось. Не зови людей, я пришёл сюда, только что бы сказать тебе это.
— Любомир жив. — не веря своим ушам повторила за Гордеем Ивека.
— Но тогда где же он? — воскликнула Маженна.
— Я не знаю. — покачал головою Гордей. — Но он жив — это правда!
— Тогда чем он занят? Почему не вернулся домой?
Гордей бросил виноватый взгляд на Маженну, потом поспешил опустить глаза.
— Я… Я не могу тебе этого сказать. Я сказал всё, что мог, а теперь должен идти дальше.
Гордей попытался уйти, но Ивека встала у него на пути.
— Не спеши. Разве ты не голоден?
— Шутишь? Я не ел несколько дней. Меня гнали по горам и долам, как зверя те кого я считал земляками. как же я ненавижу эту деревню!
— Бедный, Гордей! Тогда я принесу тебе поесть, сейчас что-нибудь соображу. — участливо предложила Ивека. — Не бойся, стражники сюда не заглянут, а ты пока иди в баньку, помойся, а то от тебя и правда смердит хуже чем от дикого кабана.
— Благодарю! — в горле у Гордея поднялся комок невыплаканных слёз, он схватил руку Ивеки и жарко поцеловал её.
Ивека вздрогнула, будто прикоснулась к чешуе гадюки, но виду не подала.
— Ну-ну! Хватит, хватит. Маженна затопи баньку, помоги Гордею помыться, пока я занимаюсь едой.
Староста поспешила к дому. Вскоре она вернулась принеся крынку ледяного кваса, половину пшеничного хлеба и солоноватый овечий сыр.
— Можешь заночевать сегодня в предбаннике. — предложила Ивека. — Отдохни до рассвета, Гордей, а я помолюсь, что бы боги сжалились над тобою.
Поблагодарив за еду и гостеприимство Гордей остался наедине с Маженной.
Гордей быстро расправился с едой, она была такая вкусная после долгих и голодных дней скитаний, что юноша пожалел, что Ивека не принесла в двое больше. Подкрепившись, Гордей зашел в предбанник. Пока Маженна носила из колодца воду для купания, юноша положил на лавку меч и стал снимать с тела рубище, в которое от долгих мытарств и скитаний превратилась его одежда.
В бане у Ивеки было просторно, приятно пахло кедровой доской. На стенах висели дубовые и берёзовые веники, ковши и шайки, на полу постелены домотканые половики, в горшках на полке стояло пастообразное серое мыло. Это мыло варили здесь же в его деревни, добавляя собранный высоко в горах, застывший черными слезами на склонах, вулканический пепел. Гордей помнил, как оно жжётся и обильно пениться, когда натираешь им кожу. Рядом с горшками лежала новая, связанная из тонкого лыка, мочала.
Маженна уже закончила с растопкой, размочила берёзовый веник, достала с полки стопку чистых полотенец. Гордей вошел в парную и его сразу окутал исцеляющий жар. Плеснул на раскалённые камни водою и крепко притворив за собою дверь, что бы не выпустить драгоценное тепло.
В ожидании Гордея, девушка присела на лавку, на самый краюшек, подальше от меча. И как ей хватило смелости взять его в руки, там у храма?! Маженна тихонько вздохнула. Ей очень хотелось побольше узнать о судьбе Любомира и она решила подождать, пока Гордей попарится, а после выпытать из него правду.
Стоило Маженне опереться спиной на теплую бревенчатую стену предбанника, как её одолела зевота. Весь долгий день она провела на ногах, помогая Берендею в храме, прислуживая посланнику Великого Князя, стряпая еду для стражников, а в бане было так хорошо натоплено, тепло и уютно, что девушку сморило.
С раннего детства воспитанная при храме, в услужении волхва Берендея, спала Маженна чутко, как кошка. Её сон прервался, как только из парной, свежий и довольный, вышел Гордей. Его узкие бёдра охватывало широкое льняное полотенце, широкая грудь золотилась от загара, крепкие, как витые канаты, мышцы рук перекатывались под влажной кожей, а длинные, волнистые, отросшие почти до лопаток, русые волосы завились на конках в тугие кольца. Он был очень красив, особенной дикой красотою молодого и сильного зверя, и у этой красоты была жестокая цена. Девушка невольно ахнула, когда увидела, сколько заживших и свежих ссадин, царапин и ран уже запечатлело военное ремесло на теле Гордея.
— Ох, как хорошо-то! Так тихо и спокойно мне не было уже давно. Я думал матушка Ивека будет расстроена моими вестями, а она вон как меня приняла.
— Я расстроена. — ответила Маженна. — Ты не вернул мне Любомира. Почему?
— Прости Маженна, я не смог.
Девушка бросилась к Гордею, ударила его кулачками по стальным плитам его грудных мышц. В её глазах стояли слёзы.
— Отвечай! Почему ты скрываешь причину. С кем он там? У него появилась другая, он не хочет меня видеть, да? Почему ты так жесток, Гордей?
Гордей обнял Маженну прижал к себе и ласково погладил по голове. Он хотел ей сказать правду, что Любомир предал их обоих, но губы и язык не повиновались ему и потому он только повторил:
— Не могу, прости.
Тем временем, в большом доме старосты Ивека молилась богам о возвращении сына. Монотонно распевая хвалу Ладу и его жене Усладе, домашним богам-покровителям, Ивека зажгла три восковые свечи на домашнем алтаре, налила в плошку-дарохранительницу ароматного кедрового масла и, покрыв голову вышитым рушником, отбила дюжину поклонов перед двойным глиняным идолом. Сзади незаметно подкрался Рысь, весь день он проспал на чердаке, убогого донимали боли в ногах.
— Матушка Ивека, — льстиво проблеял Рысь. — Ой, чего я видел-то! Кабы не приблазнилось, спросонья! Этот-то, лихоимец, во саду вашем с девкою Любомирчика лясы точит.
Ивека оторвалась от бормотания молитвы и хитро улыбнулась:
— Не приблазнилось, Рыська. Сам пришёл. Я их там оставила, велела в баньке помыться.
Рысь расплылся в широкой щербатой улыбке, его глаз опять немилосердно косил к носу:
— Так надо наших людей кликнуть, али к дознавателю бежать?
— Беги Рыся, да смотри, что бы никто тебя не видел из деревенских. Четыре золотых на дороге не валяются.
— А мне один, один золотой дашь потом, матушка? — загорелись глаза у блаженного, когда он представил сколько кренделей и леденцов можно будет купить на золотую монету.
Ивека погладила плешивую головёнку братца.
— Плетей могу дать и прямо сейчас, если не
