съ плоскимъ непріятнымъ носомъ.
Оба проснувшіеся, приподнявшись на диванахъ, глядѣли съ удивленіемъ на Горшкова.
— Гриневъ, обратился курносый къ косматому: гдѣ у тебя папиросы?
— Въ комодѣ, въ первомъ ящикѣ, отвѣтилъ Гриневъ, и такъ при этом тряхнулъ своими космами, что Горшковъ невольно усмѣхнулся.
Курносый отправился доставать папиросы.
— Пожалуйста не безпокойтесь, заговорилъ Горшковъ. Я васъ разбудилъ? обратился онъ къ Гриневу и другому студенту.
— Ничего не значитъ, отвѣтилъ косматый, расправляя свои волосы. Онъ не счелъ нужнымъ вставать, даже не опускалъ ногъ, а только поправилъ подушку, и облокотившись на нее, сѣлъ и подложилъ подъ себя ноги калачикомъ.
— Дубровинъ, крикнулъ онъ черноволосому: вставай! Это безобразіе, какъ ты валяешься!
Черноволосый искоса взглянулъ на него, и запахиваясь халатомъ, приподнялся и всталъ на ноги.
— Буеракинъ, продолжалъ Гриневъ: дай же и мнѣ папироску. — А вы, обратился онъ къ Горшкову, сядьте-ка вотъ тутъ около меня. Вы сосѣдъ намъ?
— Мы здѣсь втроемъ, отвѣтилъ Горшковъ: товарищъ мой, Абласовъ живетъ противъ васъ, а я и Телепневъ внизу у воротъ.
— Такъ у васъ, должно быть, денегъ много? продолжалъ Гриневъ, скорчивъ гримасу.
— У меня-то лишнихъ нѣтъ, смѣясь проговорилъ Горшковъ; это Телепневъ хотѣлъ, чтобъ я съ нимъ помѣстился, да мнѣ и самому съ нимъ веселѣе.
— А у него есть деньга? быстро спросилъ Гриневъ.
Горшковъ разсмѣялся:
— Да вы что же занять у него хотите? спросилъ онъ.
— А вы думаете не займу? какъ разъ займу.
Курносый, ходившій взадъ и впередъ, остановился передъ диваномъ и съ насмѣшливой улыбкой проговорилъ:
— У него ужъ такая болѣзнь: только и думаетъ, какъ бы гдѣ промыслить.
— Ну, ты мыслитель! крикнулъ Гриневъ: пожалуйста, братъ, не ломайся. Онъ, вотъ видите, на благоприличіи помѣшанъ, обратился Гриневъ къ Горшкову; а у насъ во всей квартирѣ, хоть бы одинъ семишникъ обрѣтался. Пріѣхали съ вакаціи, да — знаете — дорогой-то маленько растрясло. Рекомендую вамъ моихъ сожителей. И онъ указалъ на обоихъ. Сей есть Дмитрій Буеракинъ, — скорбитъ, сударь вы мой, объ нуждахъ человѣчества, читаетъ, мнѣ для засыпки стихи и пишетъ романы, немножко похуже Милорда Георга. А вотъ этотъ — Дубровинъ Сократъ; да, батюшка, не Греческой, а Симбирской, — просто Сократъ, такое имя есть собачье, любитъ кое о чемъ помолчать и зубритъ анатомію до омерзѣнія! А я, коли желаете знать, — Николай Гриневъ, студентъ душеспасительныхъ наукъ, камеральными зовомыхъ! Люблю природу и пою:
«Съ красоткой, съ картами, съ виномъ
Мы жизнь безпечную ведемъ!»
а остальное все прахъ и суета!
Горшкову нравился Гриневъ. Ему хотѣлось только привести Телепнева съ Абласовымъ.
— Вы прекрасно сдѣлали, обратился къ нему Буеракинъ, что поступили въ вольные слушатели: васъ не будетъ давить формализмъ.
— Ну разговоры о чувствахъ отставить къ сторонѣ! крикнулъ Гриневъ. Ты ужъ пошелъ развивать юношество! А вы вотъ что скажите мнѣ вольнослушатель: гдѣ ваши товарищи-то?
Горшкову только это и нужно было.
— Они тутъ напротивъ, въ квартирѣ Абласова, заговорилъ онъ.
— Тащите ихъ, крикнулъ Гриневъ. Дубровинъ, есть у насъ чай?
— Какъ же не быть чаю, отвѣтилъ басомъ медикъ. Ты самъ знаешь, что третьяго дня купили.
— Да вѣдь вы съ Михалъ Мемноновымъ по пятнадцати самоваровъ задуваете. Михалъ Мемноновъ! крикнулъ онъ въ первую комнату.
— Нѣтъ его, отозвался Буеракинъ.
— Куда жъ онъ дѣлся?
— Послалъ взять почтовой бумаги.
— Вотъ, батюшка, крикнулъ Гриневъ: сей мудрецъ въ безчисленной перепискѣ состоитъ съ разными дѣвицами объ высокихъ предметахъ. И, вдругъ ни съ того, ни съ сего, Гриневъ раскрылъ ротъ и дикимъ голосомъ заоралъ:
«Дай мнѣ луку,
Иль перцу,
Иль чесноку,
Макаронъ!»
Горшковъ расхохотался.
— Веселый вы, вырвалось у него. Такъ позвольте же привести товарищей-то.
— Да что за церемонія, батюшка: тащите ихъ!
Горшковъ бросился къ Абласову, а Гриневъ вслѣдъ ему заоралъ:
«Дружина храбрая впередъ, Дирекція направо!»
— Ну, братцы, заговорилъ Горшковъ вбѣгая къ товарищамъ: я съ ними познакомился. Веселый народъ, пойдемте туда.
Абласовъ было противился, но Горшковъ таки настоялъ на своемъ, и потащилъ товарищей къ своимъ новымъ знакомымъ. Всѣ скоро перезнакомились. Абласовъ заговорилъ съ медикомъ объ анатомическомъ театрѣ, Телепнева занималъ больше курносый блондинъ, Горшковъ болталъ съ Гриневымъ, голосъ котораго царилъ надъ всѣми. Собесѣдникъ Телепнева обстоятельно распросилъ его: откуда онъ, на какой поступилъ факультетъ и даже предложилъ ему вопросъ: чувствуетъ ли къ чему призванье или нѣтъ. Телепневу съ первыхъ же словъ его показалось, что этотъ студентъ любитъ поговорить внушительнымъ голосомъ о серьезныхъ предметахъ. Въ немъ видно было желаніе сейчасъ же начать развитіе новичка. Отъ этого разговоръ принялъ нѣсколько натянутый характеръ, хотя Телепневъ далеко не прочь былъ кое о чемъ распросить студента.
— Чаю желаете, господа? крикнулъ Гриневъ и запѣлъ:
«Какъ пріятно въ вечеръ майскій
Чай китайскій распивать,
Какъ пріятно въ чай китайскій
Ромъ ямайскій подливать!»
— Выпьемъ, отвѣтилъ за всѣхъ Горшковъ.
— Эй, Михалъ Мемноновъ, явись сюда! крикнулъ Гриневъ.
Изъ первой комнаты явилась фигура служителя.
Михалъ Мемноновъ обладалъ солидной, министерской физіономіей. Высокій лобъ украшался хохломъ, правая щека не множко поприпухла; но тѣмъ не менѣе вся физіономія была пристойна. Коричневый сюртукъ изъ какой-то лѣтней матеріи покрывалъ довольно худощавую фигуру служителя.
— Рекомендую вамъ, господа, крикнулъ Гриневъ, указывая гостямъ на вошедшаго: первый спорщикъ и фанатикъ! Говоритъ о сотвореніи міра такъ, что волосы дыбомъ становятся!
— Чего изволите? сурово выговорилъ служитель.
— Нѣтъ, не угодно ли вамъ, продолжалъ Гриневъ предложить сему фанатику вопросъ: на чемъ держится земля?
— А на чемъ? подхватилъ Горшковъ, подходя къ служителю.
— Извѣстно на чемъ, и Михалъ Мемноновъ сурово усмѣхнулся, — на водѣ держится.
— Слышите вы? крикнулъ Гриневъ: каковъ фанатизмъ! А какъ онъ, батюшка, хлещетъ политическую экономію, — такъ это, я вамъ скажу, курьозъ!
— Да вамъ, что угодно-то проговорилъ въ сердцахъ Михалъ Мемноновъ, я ужь это слышалъ-съ.
— Не серчай, фанатикъ, не серчай! Вотъ что ты смастери. Изготовь намъ китайскихъ травъ, съ лимончикомъ, слышишь?
— Слышу-съ проворчалъ Мемноновъ и, махнувъ рукой, скрылся.
— Каковъ индивидъ! крикнулъ Гриневъ обращаясь ко всѣмъ. Это, государи мои, нашъ виночерпій и хлѣбодаръ, кассиръ и резонеръ. Находится въ крѣпостномъ званіи вотъ у этого добросерда, показалъ онъ на Буеракина. Ни барина своего, ни всѣхъ насъ, — ни въ грошъ не ставитъ! Во всемъ твердъ, въ нравахъ чистъ; но есть таки одинъ слабый пунктъ, подъ видомъ прачки шведскаго происхожденія!
— Ну ужъ вы начнете прибирать! послышалось изъ первой комнаты.
— О Мемноновъ! воскликнулъ Гриневъ. Мемнонъ или черты мудраго, романъ Вальтера!
— Да ужъ нечего, послышалось изъ первой комнаты: знаемъ ваши прибаутки!
Горшковъ расхохотался. Телепнева тоже очень забавляла эта сцена.
