отсеках…»
«Я в аду, ты в раю?» – «Да хоть бы в аду, но вместе».
Шестидесятилетие свадьбы решено было отметить исполнением заветной мечты.
Алик спросил не вовремя, в это время Майя стригла тупыми ножницами левой рукой ногти правой руки:
– А какая у тебя мечта?
– Путешествие, – наугад ответила жена, прихватив кожу среднего пальца. Потекла кровь. – Неосуществимое, конечно, – добавила она, чтобы не лез.
Но Алик продолжил:
– Куда?
– Великий Каньон, – отшила его Майка, перекрывая кровопролитие кухонным полотенцем. – И вообще отстань, иди смотри свои ненаглядные новости, сколько там народа еще очистило от себя землю.
У них была эта книга, целый фолиант, который на английском языке назывался: «Сто мест на земном шаре, которые вы обязательно должны увидеть до своей смерти». Подарили на какую-то годовщину. А потом они поставили ее пылиться на дальнюю верхнюю полку.
Все равно дальше Воронежа, где жила Майкина родня, так никуда и не выбрались.
«Совладельцам пятерки рваной – океаны не по карману!» – процитировал Цветаеву Алик. Технарь по жизни, он знал много стихов и любил петь авторские песни под гитару. Майка раньше работала в издательстве корректором, теперь это, оказывается, устаревшая профессия, как телефонистка или жестянщик.
У них – маленький балкон, но он выходит в парк. Это счастье. Хотя почему-то нет запаха свежей зелени даже после дождя – очевидно потому, что весь город регулярно обливают химией, чтобы очистить от вируса.
До главной даты оставалось еще две недели, просто они оба были Скорпионы, что означало максимальную скрупулезность во всем.
Уже на следующий день Алик разбудил ее строкой из Пушкина: «Открой сомкнуты негой взоры!» – и протянул какой-то официального вида конверт.
Майка хотела спать и не знала, куда она дела очки, поэтому нежно поблагодарила и решила еще поспать. Но Алик принес очки и настоял на том, чтобы она открыла конверт. Майка нервно разодрала по своей привычке криво-косо конверт, но Алик сдержался и не сделал замечания. Он терпеть не мог эту манеру.
В конверте было два билета на самолет – на английском языке. Майка знала Алика как облупленного и эти его шуточки – подделки. Он всю жизнь ей дарил: то рукопись с Мертвого моря, то письмо принца Датского. А тут два билета в Лас-Вегас.
– И чего там делать будем? – грубовато спросила восьмидесятилетняя Майка.
– Играть в казино и выигрывать! – засмеялся восьмидесятилетний Алик.
– Спасибо, солнышко, – Майка нежно поцеловала мужа, а в голове уже бились мысли: надо вызвать доставку еды заранее, ну хотя бы за день, заказать что-нибудь повкусней, и хватит ли на этот загул их небольших сбережений.
– Ты хоть отметь мои усилия! – обиделся муж.
– Красиво нарисовал, как это называется – хороший дизайн.
Теперь у них появилась цель – они изучали маршрут по глобусу и проигрывали в своих фантазиях каждый прожитый день, начиная от вылета из Домодедова. Майя стала подумывать, а что бы ей надеть на этот праздник жизни. Парикмахерские, конечно, закрыты. Но ведь можно вызвать домой. Конечно, делать маникюр в перчатках не реально, но всё же, всё же, всё же…
Им стало интересно жить. Алик на гитаре стал наигрывать напевы навахо, где он только их нашел?
– Сначала Лас-Вегас – там сейчас не очень жарко, около восьмидесяти градусов, – комментировал Алик, изучая Большую советскую энциклопедию, – по Фаренгейту разумеется, дальше про полезные ископаемые…
– А игровые автоматы?
– Их не упоминают. Зато много об индейцах.
– Я никогда не видела игровых автоматов.
– Да у нас в метро полно, на переходе с одной «Киевской» на вторую, а потом на третью.
– Это было в лихие девяностые, сейчас я не замечала.
– И ты стала бы играть?
– Я проиграла бы сто рублей и была бы счастлива. Ну читай дальше.
– Дальше про капиталистический мир. Так и написано – «гримасы капитализма». А знаешь, давай не ходить в эту клоаку, в эту золотую лихорадку. Давай пойдем в цирк!
– В цирк можно и в Москве, – огорчилась Майя, – а так хотелось бы посмотреть на их гримасы.
И она жалобно улыбнулась.
Следующий день был посвящен дамбе Гувера. Алик вооружился чертежами и доказывал Майе, что сооружение сперто с нашего Волго-Дона и что они ни хрена не умеют.
– А гримас там нет, в твоей БСЭ?
– Есть эксплуатация человека человеком. Страшная. При строительстве погибла масса людей. Это «Железная дорога» Некрасова, помнишь: «А по бокам-то всё косточки русские…»?
– Ну откуда в Аризоне русские косточки?
– Ой, не скажи, наши везде… А ровно посередине дамбы проходит граница между двумя штатами: Невадой и Аризоной, прямо ровно посередине. Знаешь систему часовых поясов?
Но Майя явно охладевала к Большому Каньону. Прыгало давление. Она вдруг ощутила возраст, чего с ней давно не было. В их семье приоритет болезней был у Алика – он был на год ее старше. Майка привычно скрывала небольшие проблемы, буквально гуляющие по ее организму. Конечно, страх вируса подавлял все болячки. Спасало обоняние: чуть что – бежала нюхать «Шанель № пять», подаренную ей десять лет назад, но все еще сохраняющую нежный нездешний аромат прошлого. Нет, она не имела права болеть: на ней весь быт, заказы еды по карточке, блинчики на кефире по вечерам и обзвон необходимых для Алика врачей на предмет консультаций.
Она несколько охладела и к вызову парикмахерши. Завезет вирус на своих расческах – и что? Кому я буду нужна со своей стрижкой?
Но Майя понимала, что Алик старается для нее и надо ему подыгрывать. Она и пыталась. Максимально проявила интерес к дамбе Гувера.
На другой день поругались на другую тему – какой марки машину надо брать в Каньоне напрокат, при этом прав ни у одного, ни у другого отродясь не было. Но Алик с детства любил машины. Он вытащил с антресолей старый альбом фотографий и показал себя, трехлетнего, с машинкой в руках.
– Понимаешь, это «форд», это лучшая машина в мире.
– Давай что-нибудь попроще и подешевле, – органично подыграла Майя Алику.
Тот вдруг взбеленился и стал орать:
– Не знаешь – не лезь в мужские дела. Машина – это основа общества.
– Сейчас основа общества – компьютер. А мы газеты читаем.
– Вот-вот, и от этой основы вашего общества пошли все беды – кто придумал ваш вирус? Компьютер. А теперь, дурак, не может понять, как вернуть всё назад.
Эта мысль потрясла Майю – это так было похоже на правду! Это было открытие! За такие идеи, в ее понимании, дают нобелевские премии в немалых валютных долларах.
Но Алик вспомнил, что сам так и не научился водить машину, – так что будем осваивать общественный транспорт.
Следующий день был посвящен истории самого Каньона и с какого края к нему лучше подбираться: с южного или с северного.
Это наводило на мысли о сообществах декабристов.
Опять немного поругались: хорошие были декабристы или плохие. Алик защищал идеалы прошлого, Майке было до лампочки, и она охотно соглашалась с современным взглядом – нечего было будить Герцена.
Вечерами они смотрели с балкона на звезды. Как они там, над Каньоном, светят?!
В организме все время что-то болело: голова, уши, зубы, спина, живот, но не сразу вместе, а по частям, и главное, если у Майки болело горло, то у Алика – ноги. Или наоборот.
Было о чем поговорить за завтраком. Делился, конечно, Алик.
Весь вечер, накануне юбилея, Алик играл на гитаре и пел все песни КСП2, которые он когда-то знал. Майка тоже знала их наизусть. И они ей изрядно надоели. Но на этот раз Алик пел так, как в молодости, когда они ходили по гостям и он был молод и носил, как истый каэспэшник, баки. Сейчас он тоже изрядно оброс. Приходилось Майке брать в руки ножницы – она эту швабру на щеках не выносила.
С открытого балкона доносилось пение городской пташки. Майка уже испекла пирог и разрешила съесть по куску загодя.
Вдруг Алик запел: «Клены выкрасили город колдовским каким-то цветом, значит, снова, значит, снова бабье лето, бабье лето!» – это была их песня, песня их первой встречи. Тогда при свете костра на КСП Алик пронзил ее сердце взглядом из-за гитары – это был особенный взгляд, он проникал в ее тайные мысли, в ее скрытые желания, в ее сокровенные мечты. Это было вчера, это было вот-вот, только что. И захотелось быть молодой, и показалось, что бабье лето еще будет.
Майка стала подпевать. В глазах мужа она была все такой же веселой девчонкой с филфака, об которую он когда-то споткнулся на всю
