жизнь. Их глаза встретились, и Майка смутилась.
Ночью, когда она наконец заснула со снотворным, Алик пришел к ней. Они давно спали раздельно – из-за храпа. Оба яростно храпели и обвиняли друг друга. Алик даже купил у какого-то прощелыги специальный электробраслет от храпа и подарил жене на Новый год.
После боя курантов и выступления президента Майка надела браслет и включила какую-то кнопку. Стала ждать. Браслет нагрелся и стал бить током. Майка содрала его с руки и закричала:
– Что ты купил? Кто тебе это продал? Сам попробуй!
Алик обиделся, но пробовать отказался категорически.
Они поссорились и разошлись по разным комнатам, благо их было две.
И вот сонная от таблеток Майка слышит шорох – это Алик в темноте ищет ее кровать – забыл, где она находится.
Потом вскрикнул и застонал, ударился о раму открытого окна, – Майка спала с открытым окном даже зимой.
– Что? – нетвердым голосом спросила жена.
– Окна у тебя тут распахнуты. Холод собачий.
Закрыл и двинулся на ее голос. Забрался под узенькое одноместное одеяло и подоткнул под голову одинокую подушку. И опять застонал.
– Что? – спросила Майка более четким голосом.
– Лед нужен. Лоб раскроил.
Майка метнулась на кухню к холодильнику. Лед примерз так, что его надо было отбивать тесаком. Отбила с куском холодильника. Алик стонал все громче.
Зажгла свет – крови не было. И шишки тоже. Но приложила лед. Погладила, поцеловала, прижалась – первый раз за весь карантин захотелось прижаться тесно-тесно. От Алика пахло счастьем – от него всегда пахло счастьем.
Алик отбросил лед и погасил свет.
Утром Майка не могла проснуться. Сознание пряталось где-то в глубине ее тела и не получало контакта с внешним миром. Иногда в поле зрения появлялся Алик с открытым ртом и исчезал.
Ей хотелось докричаться, чтобы он надел на нее кофту, потому что холодно, но Алик ее не слышал.
Потом ей показались чужие голоса – наверное, телевизор. Свет в комнате был притушен. Она решила поспать.
А теперь она качалась в гамаке. Ей в лицо, как в окошко, заглянул человек в маске и что-то спросил. Майка закрыла глаза – все равно ничего не слышно. Звук выключен.
Ее укачало, и голова стала кружиться. Плохо, когда лежишь и кружится голова. Ненормально. Удалось уснуть. Во сне голова не кружилась.
Ее явно транспортировали. Ну и пусть. Все равно.
А жаль, что Алик все-таки не крестился. Не уговорила.
Опять кто-то заглянул в ее окошко. Или это Алик?
В молодости Майка мечтала иметь талант. Делать что-то лучше других, например, крутить хулахуп, или танцевать твист, или петь под гитару. Потому и на Алика запала, что он пел, и хорошо пел, чисто. В любой компании он был необходим. А она иногда помогала на кухне мыть посуду.
Теперь ее стало подбрасывать, как бадминтонный воланчик. Вверх – вниз, вверх – вниз.
И в бадминтон не научилась. Мазала мимо волана.
Если бы у них были дети, они смогли бы ее научить, например, плавать. Но дети не получились.
Теперь они сами были детьми друг для друга. Им было достаточно. Погладить по седеньким кудрям и сказать: «Неплохо выглядишь, старуха!» Вот и весь секс.
Ее стало трясти. Вот-вот, сейчас ее выкинут.
«Не надо, – хотелось закричать, – я еще пригожусь. Я могу посуду мыть и учить людей старой фонетике, когда ударение в словах “по средам” ставилось на первый слог, а “жалюзи” произносили жалобно – тоже на первый слог, и при этом никто толком не знал, что это такое».
Кто-то грубо говорил на неизвестном языке. Ее ощупывали, наверно, врачи. А что с ней, почему она не может говорить?
Опять провал. Открыла глаза. Какой ослепительный свет! Какая желтизна!
Пусто. Тихо.
– Где мы?
Как хорошо, что он меня услышал, надо повторить:
– Где мы?
Немного смущенный голос Алика:
– Мы в Великом Каньоне с южной стороны.
– Что со мной было?
– Ты спала.
Майя постаралась оглядеться. Алик протянул руку и помог сесть.
Вокруг изливался божественный свет, смешанный из солнечных лучей, легкого тумана, похожего на дыхание странных безлесных скал, и светлого взгляда Алика, с тревогой всматривающегося в ее лицо.
– Мы в раю? Мы вместе?
Ей смертельно хотелось спать, но Алик не давал – теребил, дергал, заставлял открыть глаза и смотреть, смотреть, смотреть.
Вокруг высились монолитные каменные изваяния, похожие на гигантские женские фигуры.
Они сидели на краю скалы, вокруг простиралась бесконечная необозримая степь.
– Поздравляю, – сказал Алик, – ку-ку, шестьдесят лет промучились.
– Что со мной было? Кома?
– Да нет, в коме я бы тебя не дотащил. Ты просто спала, изредка просыпалась. Да ладно, ты только посмотри, какая красота. Большой Каньон!
Он был так горд, так счастлив, что не обратил внимания на небольшой указатель, который хорошо был виден Майке: «Подольский полигон. Проход воспрещен».
Эверест
Супруги Анастасия Александровна и Анатолий Алексеевич занимались любовью под негромкие телевизионные новости. Делали это обстоятельно и привычно.
Неожиданно супруга громко и страстно закричала: «Ура! Соне Аппельбаум дали Премию Станиславского».
Анатолий Александрович принял крик за оргазм и возгордился.
Тут же раздался громкий стук в стенку. Анатолий Алексеевич замер. Потом продолжил свою работу.
Стук повторился. Анастасия Александровна скосила глаз на часы:
– Который час? Да еще одиннадцать. Они что, с ума сошли?
– Выключи телевизор.
– Да он чуть слышен.
Желание иссякло. Оно и так еле теплилось.
Утром в дверь позвонили. Анастасия Александровна готовила завтрак. Анатолий Алексеевич еще спал. Анастасия Александровна поднялась на цыпочки и посмотрела в глазок. Там никого не было. Она успокоилась и вернулась к каше. Но звонок повторился.
– Кто?
Что-то невнятно прошелестело. Анатолий Алексеевич проснулся и вышел в прихожую.
– Что случилось?
Звонок. Анатолий Алексеевич решительно открыл дверь.
За дверью стояла маленькая перепуганная женщина лет сорока с нервным бесцветным лицом в сером пальто и старомодной шляпке.
– Простите, бога ради, я из первого подъезда.
Анатолий Алексеевич указал рукой вправо, но дамочка перевела его руку влево, нежно коснувшись поношенной перчаткой с маленькой прожженной дырочкой на среднем пальце. Потом она трагически сложила обе руки:
– Умоляю, сделайте телевизор потише.
– Да он выключен.
– Ночью, пожалуйста, потише. Я очень рано встаю на работу. Я не сплю.
– Конечно-конечно. Но мы очень тихо включаем.
– Спасибо. Я вижу, вы интеллигентные люди. Простите, что потревожила. Я из другого подъезда.
Дом был брежневского времени, чуть получше хрущевского и много хуже сталинского. Слышимость была средняя, но все же когда соседи вбивали гвоздь – было слышно по всему подъезду.
Анатолий Алексеевич подхватил простуду и отселился в другую комнату. Анастасия Александровна посмотрела перед сном «Новости культуры», приняла снотворное и заснула. Разбудил громкий стук – крепкий мужской кулак колотил в стенку. Сердце заколотилось – включила свет: четыре утра.
С большим трудом заснула. Ближе к шести стук повторился. Анастасия Александровна подумала: «Как хорошо, что Анатолий Алексеевич не слышит». Больше не спала. Встала, сварила кофе.
Стала думать. Они были пенсионеры, и жизнь текла скучновато. Дочь и внуки жили далеко. Но в доме шел капитальный ремонт, и это вносило оживление, люди в их подъезде познакомились, объединенные одной бедой, – шла замена труб, кабелей, электрических проводов. С утра до вечера работали дрели, и у Анастасии Александровны болели зубы от этих сверлящих звуков. Накануне предложили заменить радиаторы за счет ремонта – это взволновало супругов, но мысль, что надо будет освобождать доступ к окнам, убивала: уж очень захламлена была квартира книгами, шкафами с одеждой, мелкими сувенирами, которые вообще нельзя выбросить, потому что каждая мелочь – память о важных для них событиях.
Утром, когда встал относительно свежий Анатолий Алексеевич, опять раздался звонок в дверь. За дверью стояла все та же испуганная женщина, молитвенно сжимая руки в поношенных перчатках:
– Умоляю, я опять не спала, а мне вставать в семь утра.
Анастасия Александровна подумала: «Она второй раз приходит к нам в десять утра, какого дьявола она встает в семь».
У несчастной женщины на ресницах трепетали слезинки.
– Голубушка, – пропел Анатолий Алексеевич, – мы крепко спали всю ночь.
У Анастасии Александровны шевельнулась обида – как вам это нравится, он крепко спал.
– И никакого телевизора мы не включали, – доброжелательно продолжил муж.
Анастасия Александровна включала телевизор и будет включать, хотя сама почти ничего не слышит, что там на экране щебечут. Она промолчала.
– У вас, наверное, большой экран и сильный звук?
У них был старый маленький «самсунг» начала перестройки и работал только канал «Культура», но унижаться перед дамочкой из другого подъезда не хотелось.
– Конечно-конечно, – пролепетала дамочка, но не ушла, а продолжала искать
