родился идеал «вооруженной нации» (Nation in Waffen). Но чтобы могла возникнуть новая форма отношений государства с обществом, необходим был всеобщий призыв на воинскую службу и в мирное время. Здесь важно различие между войной и миром, так как спонтанная самоорганизация народных масс в военных условиях есть нечто другое, чем регулярный рутинный призыв в армию целых возрастных когорт молодежи. Военнообязанный не обязательно чувствовал себя солдатом-гражданином (soldat citoyen). Возникшая в якобинской Франции всеобщая воинская повинность завоевывала себе пространство медленно и встречала большое сопротивление. Но к началу Первой мировой войны Великобритания была уже единственной великой державой, которая при укомплектовании своей армии полагалась на добровольцев.
Всеобщая воинская повинность далеко не всегда и не везде была синонимом демократии и равенства прав и обязанностей граждан в отношении прохождения военной службы. Во Франции до 1872 года состоятельные граждане почти всегда могли откупиться от военной службы; можно было нанять человека, чтобы он отслужил вместо того, кто не хотел идти в армию, – существовал рынок таких услуг с гибкими ценами. До 1905 года представители некоторых профессий (учителя, врачи, юристы и так далее) в принципе не призывались на воинскую службу. Армия Франции еще и в годы Третьей республики была не столько армией граждан, сколько армией заместителей граждан. В Пруссии, которая рано ввела воинскую обязанность и пропагандировала ее как «национальную честь», учреждение ее пробудило не столько желаемый энтузиазм, сколько большую изобретательность при обходе этой тяжелой обязанности. Лишь после 1871 года в Германской империи армия стала фактически чем-то вроде «школы нации», пройденной многими, важной инстанцией социализации почти для всех слоев населения[933]. В России принудительная военная служба являлась частью общей обязанности населения служить царю, которая была оформлена в начале XVIII века. Человек недворянского происхождения, попав на военную службу, должен был (до Крымской войны) служить двадцать лет; рекрутов набирали почти из всех народов империи. Поначалу о всеобщей воинской повинности речи не шло. Ее официально ввели в 1874 году[934]. Российское войско – как и габсбургское – было чем угодно, только не национальной армией. Оно состояло из солдат всех возможных этнических и языковых групп. Похожей была армия, которую в 1820‑х годах создал Мухаммед Али в Египте, чтобы вести свои кампании в Судане и Аравии. Египет превратился в агрессивное военное государство на основе широкой принудительной мобилизации. Простых египетских крестьян – феллахов – против воли забирали на военную службу. Офицерский корпус, который ими командовал, состоял не из египтян, а из турок и представителей других тюркоязычных народов: албанцев, курдов или черкесов, которых французские инструкторы обучали основным принципам модерного военного дела. Мухаммед Али еще не думал о том, чтобы сделать крестьян активными гражданами и участниками его авторитарно-династического нациестроительства[935].
Во второй половине века в Османской империи дело обстояло почти так же. Основой военной модернизации стал разгон в 1826 году янычар – особого подразделения, не поддававшегося контролю. Янычары были столичной гвардией, пополнявшейся из немусульманских (но затем переходивших в ислам) групп населения империи. Они выродились в малоэффективную в военном отношении касту, использовавшую свое положение исключительно в интересах собственного обогащения. В 1840‑х годах, в ходе реформ Танзимата проводилась политика унификации правового статуса подданных мужского пола и сближения государства и населения за счет устранения промежуточных инстанций. К этому комплексу мер относилась также пошагово вводимая с 1843 года всеобщая воинская обязанность, которая и в этом случае представляла собой глубокое вмешательство государства в жизнь общества. Как во многих европейских странах, так и в Османской империи существовали исключения для определенных групп населения, таких как кочевники или жители Стамбула. На немусульман в качестве компенсации был возложен особый налог; лишь в 1909 году они также стали исполнять воинскую повинность. Военная служба, которая на практике могла выйти далеко за предписанное количество лет, была ненавидима и внушала страх, фактическое количество рекрутов оставалось сравнительно небольшим. Османская армия еще и в ХX веке основывалась на оседлом мусульманском крестьянстве провинций Центральной Анатолии. В конце XIX века в армии сложился компетентный офицерский корпус, который должен был в будущем превратиться в самый активный фактор турецкой политики, однако «школой нации» османская армия не стала[936].
Может быть, ни в одной стране, кроме прусской Германии, воинская обязанность не получила такого большого значения, как в Японии. Принципиально отличаясь от этнически разнородных армий крупных континентальных империй, японская армия с 1873 года была организована на основе общей воинской обязанности (три года в войсках, четыре года – в резерве) по французскому образцу, то есть с возможностью откупиться от военной службы, и стала национальной армией. В отличие от всех других случаев введения воинской обязанности, эта мера получила в Японии действительно революционное значение. Военный реформатор Мэйдзи Ямагата Аритомо выступал против превращения прежних самураев в неофеодальное профессиональное войско. С образованием призывной армии такого автономного рыцарства следовало избегать, одновременно используя шанс привязать население к новому режиму и использовать его активность для достижения национальных целей. Престиж военных бесконечно вырос после побед 1895 и 1905 годов. Японский милитаризм в начале XX века являлся не столько продолжением старых военных традиций, сколько следствием нового начала, основанного на французских и прусских моделях[937]. Всеобщая воинская повинность сделала военных заметными в гражданской жизни мирного времени.
Полиция
Формирование военного слоя было результатом мобилизации и дисциплинаризации определенной группы населения. В мирное время за общий порядок и дисциплину отвечали уголовное правосудие и полиция, и только во время революционных волнений, а также в деревне (как в России), где плотность полиции чаще всего была меньше, чем в городе, подключалась армия. Государства в Европе, раньше, чем где-либо в мире, в течение XIX века отказались от зрелищных актов общественного уголовного правосудия, от театра ужасов и устрашения посредством ритуальных казней. Рост значения гуманизма постепенно сделал такие практики нетерпимыми; в середине века они исчезли в западной части Европы: после 1863 года – в немецких странах, после 1868 года – в Великобритании[938]. Всюду, где государственный палач как мастер своего дела, развлекающий публику, исчезал из общественного поля, заканчивалась глобальная домодерная фаза развития системы наказаний. Публичные смертные казни противоречили в целом и логике рынка – во многих городах соседство с местами казни снижало цену на недвижимость. Однако несмертельные формы государственного насилия, столь же немыслимые сегодня в Европе, продолжали существовать. Император Николай I в 1845 году запретил публичное наказание кнутом; однако практика эта оставалась настолько широко распространенной, что вплоть до конца столетия давала почву для протестов гуманитарным активистам, а также националистам, которые опасались, что
