но и семена. Не знаю, хорошо ли он будет здесь расти, но уж точно попробую.
– Пришлю, обязательно.
Я столько всего хотела сказать, так хотела поблагодарить ее, но, стоя на причале, поняла, что она и без того все это знает. Возможно, мы видимся в последний раз. Вернувшись в степи, она может обнаружить, что за время нашего отсутствия все изменилось. Или не изменилось ничего. Наверное, она беспокоится об этом, как и я, но признаться – значит превратить этот момент в нечто иное. Поэтому я ответила на ее объятия, глубоко вдохнула ее запах и тепло, запечатлев в памяти, а затем отстранилась и отпустила.
Ясс такой теплый, а я устала, мне хватило и того, что могу прижаться к нему в темноте и больше не шевелиться. Часто в такие моменты мы болтали, узнавая друг друга, как следовало бы делать с самого начала знакомства, но у нас получилось по-другому. Однако сегодня ночью мы просто молча лежали, слушая тихое бормотание города и наблюдая, как на потолке мерцает лунный свет.
– Как ты думаешь, теперь мы будем… просто жить? – вдруг спросил он. Такое впечатление, что он уже давно размышлял на эту тему. – Или все снова изменится?
– Я не знаю, – ответила я, чуть сместившись, чтобы его плечо не заглушило слова. – Смотря что ты имеешь в виду.
– Я имею в виду… – Он отодвинулся, чтобы повернуться, и короткие волосы царапнули подушку. – Вот это. Здесь. Город, планы и… мы.
Мы. Мы погрузились в это незапланированно и бездумно, и вот к чему пришли.
– А ты этого хочешь? Если ты хочешь вернуться…
– Нет, не хочу. Я здесь и никуда не уйду, пока есть, где остаться.
– Тогда да. Думаю, теперь мы будем просто жить.
– Но надолго ли это? Я не про нас – ты не избавишься от меня, как бы ни пыталась, но… Это место, сама идея… Как бы ты ни относилась к секретарю Аурусу, ты правда считаешь, что чилтейцы сдержат обещание?
Я приподнялась на локте.
– Кто я, по-твоему?
– Дишива э’Яровен.
– Это для тебя. А для них?
– Иеромонах Чилтея.
– Вот именно. Я выбралась из того города живой, потому что люди в меня верят, по крайней мере, в мой сан. Если здесь живет иеромонах, они будут уважать это решение. Начнут торговать с нами, и мы станем союзниками, и вся эта затея будет защищена почтением, которое они питают к церкви. Я до конца своих дней останусь иеромонахом, и, если проживу достаточно долго, возможно, этого будет достаточно, чтобы посеять сильные семена.
– Последняя жертва длиною в жизнь, да?
Я покачала головой.
– Это не жертва. А служение. Гурту. Нашему народу. Чтобы обеспечить будущее. Любой левантиец на моем месте поступил бы так же.
– Нет, не любой, но ты выбрала такой путь, и в этом нам повезло.
– Ты бы сделал то же самое.
– Ты так думаешь? Я не уверен. Сегодня Амун спросил, собираюсь ли я стать гуртовщиком, и я лишь посмеялся.
Я положила голову ему на грудь.
– Тебе это не интересно?
– Нет. Я сыт по горло ответственностью. Больше никаких сложностей, только охота, рыбалка и… строительство – все, что понадобится и что я смогу, а в конце дня буду приходить домой, к тебе.
– Мне это нравится. Пусть так и будет. До тех пор, пока я буду той, к кому тебе хочется возвращаться.
– Я дам тебе знать, если передумаю.
– Уж будь добр.
Он обнял меня, прижав к циновке для сна.
– Я пошутил! Я ведь уже сказал, что не уйду. Никуда ты от меня не денешься.
– О нет! – сказала я в паузе между его поцелуями. – Какой ужас!
37
Кассандра
Мы не попрощались. Но я слышала, что Мико спрашивала обо мне, и, наверное, должна была этим и удовольствоваться. Мне хотелось обнять ее и сказать, что я ей горжусь. Мне хотелось видеть Мико на троне, как обещала Хана ее отцу. Но все это означало открыть больше новых ран, чем исцелить старых, а я слишком труслива.
Никаких причин задерживаться не осталось. За всю жизнь у меня не возникло прочных связей ни с кем и ни с чем, что было бы жаль не увидеть снова. По крайней мере, среди живых. И пока мы гнали коней на запад, я думала о Хане и капитане Энеасе – единственных людях, чью жизнь я вернула бы и ценой собственной.
И еще о Яконо.
Он скакал со мной рядом, молчаливый друг, с которым не требовалось заполнять любую паузу разговором, хотя мы часто беседовали о старых контрактах или он описывал мне свой дом. Я никогда не задумывалась о том, что лежит за горами Куро, но теперь мне предстояло увидеть это собственными глазами. Унус ехал где-то позади. Больше всего на свете он хотел оставить Кисию и Чилтей и построить новую жизнь, но предпочел путешествовать отдельно. Он сказал, что ему нужна тишина. Ему нужен покой. Чтобы наконец-то побыть в одиночестве.
Яконо обернулся ко мне, жгучий ветер раздувал его капюшон.
– Скоро стемнеет. Едем дальше в надежде найти гостиницу или остановимся и разобьем лагерь, Кайса?
– Как тебе всегда удается угадывать, что это я? – спросила она. – И ты не забываешь это отметить.
Он пожал плечами.
– Научился видеть различия в выражении лица. И… помня наши прошлые разговоры, я всегда произношу твое имя – просто чтобы ты знала, что я тебя вижу.
Ни одна из нас не нашлась, что на это ответить. У него был талант говорить такое, и я не уверена, что спокойно ощущала себя объектом его внимания, когда это случалось. Или когда он смотрел на меня, вложив в этот взгляд всю душу, осторожно и неуверенно выжидая, как человек, который обжегся и все-таки возвращается.
– Спасибо, – произнесла я, прогоняя боль, подступающую так часто. Быть серьезной я не очень умела, но пыталась. Изредка. – А давай проедем еще немного. Этой ночью я очень хотела бы спать в постели.
– Не могу с этим не согласиться, Кассандра.
Я не стала больше спрашивать, откуда он знает.
На сей раз удача нам улыбнулась. Еще до того, как на зимнем небе погасли последние лучи света, на пути появилась гостиница. Пока не выпало ни снежинки, но тяжелое серое небо обещало снегопад на целый день. Может быть, мы проснемся, занесенные снегом. Но, по крайней мере, на ночь у нас будут теплые постели. Или, как оказалось, постель.
При виде нас трактирщик поморщился.
– С этой скверной погодой, боюсь, у нас
