уладить, не предавая огласке.
У Елизаветы ком стоял в горле, когда 21 декабря она прощалась с Артуром и Кэтрин.
– Да пребудет с вами Господь! – крикнула она им вслед, глядя, как носилки выезжают из нижнего оборонительного пояса Виндзорского замка, и стараясь в последний раз увидеть бледное лицо сына и его руку, поднятую в прощальном жесте.
В последовавшие за расставанием недели многое отвлекало Елизавету от тревог: сперва Рождество, затем празднование помолвки Маргарет с королем Яковом и подписание договора о вечном мире между Англией и Шотландией. Обручение прошло с большой пышностью в главном покое королевы, который по такому случаю был украшен эмблемами в виде переплетенных роз Тюдоров и шотландского чертополоха.
Маргарет выглядела великолепно, в блестящем белом платье со шлейфом, и вела себя очень прилично, не выказывая никаких признаков непослушания, за которые ее так часто корили в детстве. С этого дня ее будут величать королевой шотландцев и оказывать ей подобающие статусу почести при дворе ее отца, поставив в один ранг с матерью. Елизавета уже готовилась к неизбежному расставанию, хотя Маргарет отправится в Шотландию не раньше сентября 1503 года. Они проведут вместе еще много месяцев.
Зазвучали фанфары, и король удалился в свои покои, чтобы отобедать с шотландскими и английскими послами, а Елизавета взяла Маргарет за руку и отвела к столу, поставленному в холле под балдахином с гербами, где две королевы сели рядом и им с большими церемониями подали обед, после которого состоялись турниры, а вечером – роскошный банкет. Во всех лондонских церквах пропели «Te Deum», на улицах ночью будут жечь праздничные костры и для угощения народа выкатят бочки дарового вина.
На следующий день маленькая королева шотландцев появилась при полном параде в покоях Елизаветы и одарила призами победителей турниров. Показали живую картину, которая сопровождалась исполнением народных танцев, потом был устроен еще один турнир и превосходный заключительный банкет.
После обручения Елизавета занялась подготовкой приданого Маргарет, вызвала торговцев и портных, организовала примерки. Девочке особенно понравилось платье из алого бархата с меховыми манжетами и бело-оранжевыми рукавами из шелка.
– Я надену его для встречи с королем, – заявила она. – Надеюсь, оно еще будет годиться.
– Портные сошьют его на вырост, – успокоила ее Елизавета.
Кроме одежды, нужно было подготовить и другие вещи. В дворцовой кладовой сложили груды оловянных тазов, кувшинов для умывания, жаровню, пару мехов для раздувания огня и множество других предметов домашнего обихода. По рекомендации леди Маргарет Елизавета поручила Мейнарту Вевику, придворному художнику, нарисовать портреты – ее самой, Генриха и Маргарет, чтобы дочь забрала их с собой в Шотландию. Среди всей этой суматохи сборов Елизавета иногда забывала, что сама она никуда не едет.
После Масленицы Генрих получил письмо от сэра Ричарда Поля, камергера Артура, и принес его Елизавете. Руки короля дрожали.
– Артур нездоров, – сказал он, обняв жену одной рукой и подводя ее к очагу. – Поль не объясняет, в чем проблема, по его словам, сам он и другие люди опасаются, что наш сын все-таки переусердствовал в брачной постели и теперь страдает сильным утомлением.
– Но он не должен был спать с Кэтрин! – воскликнула Елизавета. – Лучше бы они остались при дворе. Вы не можете вызвать их обратно, Генрих?
– Давайте не будем реагировать слишком бурно, cariad. Может быть, ему скоро станет лучше. У него хватает сил председательствовать в Совете и развлекать местную знать, значит не все так плохо. Я напишу Линакру и спрошу его мнение.
Елизавета пала духом. Пройдет много дней, прежде чем они получат ответ.
– Можно мне поехать в Ладлоу? – спросила она.
– В такую погоду? – Брови Генриха взлетели вверх. Он прав: дороги покрылись льдом, завывали ветры. – Бесси, постараемся не беспокоиться слишком сильно. Если Артур действительно болен, Поль так и сказал бы. Никто не станет рисковать, когда речь идет о наследнике престола.
«Вы рискуете! – хотелось крикнуть Елизавете. – Вам вообще не следовало отправлять его туда!» Но она придержала язык. Ей нужна была эмоциональная поддержка Генриха, чтобы не потерять почву под ногами и сохранить здравомыслие в такой трудный момент. Нельзя бросаться резкими словами.
За несколько дней до того, как они надеялись получить ответ Линакра, Генрих пришел в покои Елизаветы, топая сапогами, разогнал ее дам и увел жену в кабинет, служивший ей молельней.
– Можно подумать, недостаточно проблем, которые доставил нам де ла Поль! – начал он, не успела Елизавета вздохнуть. – Я был щедр! После смерти Линкольна и Акта о лишении прав и состояния я сделал его брата Эдмунда графом Саффолком, вы помните? А в прошлом году, когда Саффолк в ярости убил какого-то подлеца, я простил его. Некоторые негодяи считали его законным йоркистским претендентом на трон, но я всегда доверял ему. А теперь, похоже, Саффолк возомнил себя обиженным, так как я недостаточно дал ему и не сделал герцогом, как его отца. Он покинул Англию, обосновался при дворе Максимилиана и называет себя Белой розой. Мало того, сэр Джеймс Тирелл, комендант Гина, подстрекал его к бегству. Я приказал Тиреллу сидеть дома, но до Саффолка мне не добраться.
– Вы были добры к нему сверх меры, а он так поступает с вами.
Но Елизавета думала не о Саффолке. Она вспоминала слова аббата Истни, который много лет назад говорил ей, что сэр Джеймс Тирелл по приказу короля Ричарда побывал в Тауэре в момент исчезновения ее братьев. Она давно задавалась вопросом: имеет ли он к этому какое-то отношение? И вот Тирелл снова проявил себя, поддержав изменника.
Генрих расхаживал по комнате, как делал всегда, когда бывал взволнован.
– Бог знает что подумают Фердинанд и Изабелла об этой новой угрозе моему трону. После казни Уорбека и Уорика я переживал, как бы не объявился какой-нибудь новый самозванец. Мои лазутчики за границей считают, что Саффолк опасен. Я приказал публично обвинить его в измене у Павлова креста, и епископ Лондона объявит его отлученным от церкви.
Елизавета села, едва переводя дух. Саффолк был ее кузеном, выполнял важную роль во время коронации и разных церемоний при дворе. Она симпатизировала его матери, тете Саффолк. Отступничество этого человека обрушилось на нее как гром среди ясного неба.
Хорошо, что сестры здесь. В тот вечер Елизавета собрала их у очага, и они стали рассуждать о том, что толкнуло Саффолка на такой поступок.
– Могу предполагать только самое худшее, – в тревоге промолвила Елизавета.
– Ужасно, что еще один наш кровный родственник оказался предателем, – сказала Анна, которая выглядела бледной при свете огня. Она снова была беременна и плохо себя чувствовала.
– Это отразится на
