голос запнулся и в замешательстве умолк. Шестеро солдат Дуоса смотрели растерянно, один яростно тер глаза, глядя уже не на тяжело дышащего Унуса, который по-прежнему стоял в дверном проеме, а на окровавленное тело Дуоса.
– Так и есть, – сказала я, борясь с желанием рассмеяться. – Вам, наверное, стоит бежать, пока есть возможность. Императрица Мико не особенно милосердна.
Солдаты еще несколько секунд стояли как замороженные и переглядывались, а потом один попятился к двери. Это вывело остальных из ступора, и они умчались, расталкивая друг друга. Я надеялась, что по пути они наткнутся на тучу разгневанных кисианцев.
Отброшенный от дверного проема Унус упал на пол и лежал неподвижно, тяжело и жадно хватая воздух. Он казался таким живым по сравнению с павшим братом. С близнецом и частью души. Мне еще казалось, что Дуос вернется к жизни. Что вздохнет, застонет. Его братья, готовые умирать ради своей цели, не вернулись, но я не могла избавиться от страха, что Дуос другой.
– Пожалуй, лучше уйти, пока нас не нашли гвардейцы императрицы, – сказал Яконо. – Сомневаюсь, что мне хватит сил объяснить… все это.
– Думаю, Унусу нужно еще несколько минут, – ответила Кайса, подбираясь к Унусу и ложась на пол рядом с ним. – Кроме этого, я хочу быть уверенной, что Дуос действительно мертв и больше не встанет.
Помолчав минуту, Яконо присоединился к нам. Мы остались лежать бок о бок, вслушиваясь в отдаленные звуки перемен вокруг. Постепенно прерывистое дыхание Унуса успокоилось, а спустя какое-то время рука Яконо скользнула в мою. Это было странно, но за последнее время произошло так много странного. Кайса протянула Унусу другую руку, он ответил слабым пожатием. Мы лежали втроем, не желая двигаться. Столько времени, сколько позволит нам этот мир.
35
Рах
– Рах! – В мое сознание ворвался далекий голос. – Рах!
Крик повторился, упорно не соглашаясь с моим концом.
– Рах!
И не просто какой-то голос. Я поднял голову – все тело пронзила боль от этого слабого движения. Я моргнул, но дымка из пота, крови и боли не рассеялась.
– Рах! Вставай и дерись!
Послышался звук приближающихся шагов. Клинок заскрежетал по камням под моими ладонями.
– Рах!
Теперь в голосе Гидеона звучала паника. Он оказался в толпе, среди вопящих левантийцев, священников в белых одеждах и огромной колонны солдат, похожей на закованную в доспехи змею. Я моргнул, не сомневаясь, что это лишь сон, принесенный болью, и только Гидеон казался реальным. Он держал в руке метательное копье, а на лице застыла гримаса страха и боли.
Вместе с запахом крови в сознание просочились воспоминания о том, как я здесь оказался. Землю ласкала тень занесенного клинка.
Над головой что-то пролетело, Эзма ахнула и сместилась, уводя тень клинка из поля зрения.
– Хватайте его! – взвизгнула она. – Пусть они умрут здесь вместе, навсегда избавив нас от своего проклятия!
Я снова и снова боролся за то, чтобы не умереть, чтобы продолжать жить и дышать. Под ударами, пинками и порезами от Клинков я обнаружил темный океан принятия. Подобно мученику, во имя великой цели я мог махнуть рукой на себя, но не на Гидеона. Только не на Гидеона.
Превозмогая боль, я с ревом пнул Эзму по лодыжке. Она зашипела и отступила на шаг, я воспользовался ее замешательством, крутанулся и всем весом врезался ей в колени. Слишком знакомая боль пронзила ухо, но Эзма упала на камни и вскрикнула, схватившись за левую руку. От удара ее корона слетела и с грохотом покатилась, разбрасывая осколки кости. Зрелище потрясло меня, но Эзма не обратила на это никакого внимания. Она откатилась к краю настила и, всё еще держась за руку, скрылась из вида. Площадь за моей спиной превратилась в мешанину криков и толкотни, но времени выяснять, что происходит, не было. Я подхватил упавший клинок Эзмы и выдернул копье из горла Деркки.
Спрыгнув с помоста вслед за Эзмой, я едва не рухнул ничком. Эзма справилась ненамного лучше. Всё еще сжимая раненую руку, она смогла подняться, но споткнулась, и только инерция не дала ей снова упасть. Она восстановила равновесие и побежала.
Я рванул за ней, не видя больше никого и ничего. В конце улицы Эзма сбавила скорость и оглянулась, а потом исчезла в арке. Я последовал за ней, но недостаточно притормозил, и в плечо врезался камень, раздирая ткань и кожу. Я едва не выронил копье, и Эзма дернулась, чтобы поймать его, но тут же отпрянула, когда я выпрямился.
– Собираешься убить меня, Рах? – сказала она, отступая по тропинке и все еще держась за руку. – Хочешь отягчить свою душу на весах Моны убийством заклинательницы лошадей?
– Как ты хотела прикончить меня только за то, что я существую? – спросил я, задыхаясь от усилий и боли. С каждым шагом Эзмы назад я делал один вперед, осторожно, хотя у нее не было оружия. – А почему ты не пыталась убедить меня, что я Вельд? Почему не пыталась привлечь на свою сторону, как Гидеона?
Она хрипло рассмеялась, бросив взгляд назад. Мы были одни на узкой дороге, все здания заперты, а звуки потасовки становились все более отдаленными.
– Насколько я о тебе слышала, это было бы пустой тратой времени. Достославный Рах э’Торин, бросивший вызов Гидеону, ставший чем-то бо€льшим в глазах отчаявшихся Клинков, нуждавшихся в предводителе. Я могла рассчитывать, что Гидеон со временем потеряет сторонников, но не ты.
Она снова бросила взгляд через плечо, а я метнул копье. Движение вызвало резкую боль в ухе, и я задохнулся. Вместо горла копье попало Эзме в руку, вырвав кусок плоти.
Побледнев и зашипев от боли, Эзма побежала, оставив меня задыхаться с прижатой к уху ладонью и бороться с головокружением. Будь проклят Сетт, будь проклята она и все вообще. Такая бесполезная, жалкая боль, полностью обездвиживающая, когда бы ни началась.
Через несколько секунд боль утихла, и, вытащив из-за пояса украденный клинок, я снова бросился за Эзмой. Она не могла уйти далеко, поэтому я притормаживал у каждого угла и двери и прислушивался, затаив дыхание. Дорога привела меня во дворик, где под высоким корявым деревом стояло небольшое святилище. Две узкие арки вели в другие дворы, как две капли воды похожие на этот. Гостеприимные балконы домов вокруг контрастировали с забаррикадированными дверями. Наверное, внутри прятались люди, но двор был пуст, если не считать нескольких кур, что-то клевавших возле дерева. Они не обратили на меня никакого внимания, пока я медленно поворачивался по кругу, пытаясь уловить движение.
Когда я отступал
