назад к святилищу, над головой раздался треск коры, и что-то ударило меня в шею, а потом разбилось о землю, разбросав крашеные деревянные щепки. Услышав позади гулкий стук, я попятился, впечатав Эзму в ствол дерева. Она попыталась ударить меня из-за спины ножом в лицо, но я схватил ее за запястье и вывернул.
В плечо впились зубы, и я вскрикнул, ослабив хватку прежде, чем успел выбить нож из ее руки. Эзма вырвалась, размахивая ножом.
– Может, мне и правда надо было попытаться уговорить тебя, а не сражаться, – сказала она, снова отступая и распугивая кур. – Мы оба мечтаем о лучшем мире, и что за мир мы могли бы построить, если бы у нас была общая мечта.
– У тебя нет мечты, только бог.
На ее коже блестел пот, а пепельно-бледное лицо запятнала кровь, но она все равно рассмеялась.
– Как и у тебя, только твой бог – это ты сам.
– Чушь, – огрызнулся я. – Я всегда сражался за свой народ, а не за себя. Это ты хочешь уничтожить степи, чтобы построить империю.
Она оскалила зубы. На улыбку это уже не слишком походило.
– Думаешь, что хорошо меня знаешь.
– Знаю, – ответил я, а она медленно пятилась сквозь узкую арку в следующий дворик. – Лучше бы не знал. Лучше бы я просто ненавидел тебя и говорил, что не понимаю тебя, но в другой жизни я мог бы стать тобой, и это ранит сильнее, чем любые твои слова.
Эзма продолжала пятиться, размахивая клинком и не сводя с меня глаз.
– Я бросил учебу, потому что не хотел оставаться в одиночестве, – сказал я. Может, мне удастся достучаться до нее и мы все-таки придем к другому исходу. – Потому что хотел всякого разного. Потому что моя душа жаждала. Если бы я остался, изоляция подпитывала бы мое недовольство, пока оно не переросло бы в ненависть. Тебе не обязательно быть такой. Не обязательно делать это.
Она с жалостью наклонила голову набок.
– Да брось, мы оба знаем, что для этого уже слишком поздно. Ты не веришь мне. Я не верю тебе. Каждый из нас выбрал свой путь. Не важно, что я когда-то чувствовала. – Она прижала кулак к груди. – Я нашла свое место. Нашла, за что бороться. Нашла то, что значит больше, чем я сама, и дает мне покой. Ты насмехаешься, но каждая насмешка лишь приближает меня к цели.
– К уничтожению собственного народа.
– Если, по-твоему, такова моя цель, это лишь показывает узость твоего мышления.
Медленно отступая, она привела нас в соседний двор, где на веревке сушилось мокрое белье. Схватив рубаху, Эзма швырнула ее мне в лицо. Я инстинктивно отбил ее клинком, и в ушах зазвенело. С веревки мне под ноги упала циновка для сна, а Эзма уже поднималась по лестнице на другом конце двора, и в ее взгляде читался смех.
Как только боль в ухе утихла, я бросился за Эзмой, перепрыгивая через ступеньки, полный решимости не дать ей победить. И в этот момент понял. Я пытался преодолеть наши разногласия уговорами не потому, что хотел спасти ее. Для этого мой гнев был слишком глубок. Я просто хотел иметь оправдание, когда воткну клинок ей в горло.
Неслышно ступая, я последовал за Эзмой по веранде наверху. Она, похоже, направлялась к шаткой лестнице на крышу и с вызовом оглядывалась, будто думая, что я не пойду за ней. Но, когда ее руки сомкнулись на рассохшихся деревянных перекладинах и она посмотрела наверх, я рванул. Она не имела возможности ни подняться выше, ни уклониться, и я налетел на нее всем своим весом. Эзма ударилась о низкие перила и перевалилась через них, мы полетели головой вперед на тканевый навес внизу. Он порвался, и мы рухнули во двор.
Сабля выпала из моей руки и покатилась, а я с трудом поднялся на ноги, задыхаясь. Эзма тоже выглядела плохо. Даже хуже. Рука теперь висела под ужасающим углом, лицо побледнело. Здоровая рука все еще сжимала нож, и с гортанным воплем Эзма бросилась на меня. Я ожидал, что она будет метиться в горло, и удар в бедро застал меня врасплох. Я споткнулся, упал и получил еще и по колену.
Прежде чем я успел перекатиться, Эзма нависла надо мной с торжествующей ухмылкой. Я изо всех сил ударил ее сапогом между ног. Я много раз видел, как Клинки падают от такого удара, и на этот раз не разочаровался: Эзма пошатнулась, отступив на шаг, ее лицо исказилось. Мужчина, скорее всего, повалился бы на землю, но мне хватило и этого, чтобы выбить нож из ее руки. Он со звоном пролетел по двору.
Я покатился за ним, но, когда попытался встать, Эзма прыгнула мне на спину. Мои локти подогнулись, и я ударился подбородком о камни.
– Может, ты не в состоянии меня убить, но я могу убить тебя, – прорычала она, огрев меня ладонью по виску. Мой окровавленный подбородок проехал по камням, ухо прорезала знакомая боль. Только глубокая, упрямая решимость не доставить Эзме удовольствия помогла мне справиться с этим, и я перекатился, стиснув зубы и пытаясь спихнуть ее.
С резким вздохом Эзма потеряла равновесие, и сломанная рука не смогла удержать ее от падения на бок.
– Думаешь, я не стану тебя убивать, – прошипел я, вытирая кровь с подбородка. – Думаешь, не спасу от тебя степи, особенно когда это принесет мне столько радости?
Эзма поползла назад, а я поднялся на ноги, по шее стекала горячая кровь.
– Думаешь, мне не плевать на звание, на которое ты не имеешь никаких прав?
– О нет, – сказала она, вставая, хотя и едва держалась на ногах и стала пепельно-бледной. – Я вижу тебя насквозь, Рах. Всегда видела. Ты не просто угроза всему, за что я отдала жизнь, ты угроза себе самому и всем, кто окажется на твоем пути. Ты бесконечная яма тьмы, разрушитель без души. Ты сразил бы меня, даже если бы я всё еще была полноправной заклинательницей лошадей, но не можешь, потому что этого нет в пророчестве.
Она заковыляла назад, приволакивая ногу. Двор словно был кругом для поединка и принадлежал лишь нам двоим – только мне, ей и ее понимающей улыбочке.
– Что значит – нет в пророчестве?
Она рассмеялась.
– Думаешь, я собиралась все это пережить? Что это мои руки построят священную империю? Я всего лишь колесо, вращающее настоящее в сторону будущего. Да, я умру, но не от твоей руки. Я лжесвященник Дишивы.
– Что?! – вырвалось у меня, и на ее
