корме броненосца. Матрос смотрит на орла и ненависть захлёстывает его: «Во-первых, это был объект унизительного ненужного труда. Во-вторых, он был окаянным символом царской власти, примелькавшимся на бляхах городовых знаком насилия, неотделимым признаком многих вещей, ненавистных с детства: монопольки, где орёл смотрел с зеленой вывески, холодно наблюдая трагедию пропиваемых грошей; волостного правления, куда тащили спасённые от отцовского запоя деньги; полицейского участка; адмиральских погон; заводской конторы; балтийского флотского экипажа, впервые познакомившего его с военной службой.
Однако орёл над его головой, обмазанный чистолем как густыми зелеными соплями, далеко не был великолепен, и это доставляло Тюльманкову злорадное удовольствие.
— Сволочь, — сказал он вслух, потому что никто, кроме часового у флага высоко над его головой, не мог этого услышать. — Сволочная птичка… Полетай, полетай, крылышки обрежем! Воевать захотела?
Орел безмолвно смотрел на него, кося своими выпуклыми слепыми глазами. Георгий Победоносец на щите, вделанном в грудь орла, неудержимо скакал на тонконогом коне через зелёно-грязные потёки чистоля к новым победам.
Злоба вновь охватила Тюльманкова. Он встал на шаткой беседке и с маху начертал всей ладонью по тусклому налету чистоля, от крыла к крылу, короткое непристойное слово. Оно легло на орла, как пощёчина.
— Вот и сохни так, сука! — сказал удовлетворенно Тюльманков и принялся яростно тереть когти и лапы орла. Тряпка мгновенно почернела, точно от крови.
Первая буква слова, ляпнутого Тюльманковым на орла, косым андреевским крестом накрест перечеркивала герб. Слово прилипло к нему, как некая новая геральдическая деталь. Геральдика, мудрая наука о гербах, рекомендует помещать на них короткий девиз, выражающий внутренний смысл помещённых в гербе изображений. Но за все четыре с лишком века кропотливой возни с двуглавым орлом никакая геральдика не могла придумать столь выразительного и исчерпывающего девиза. Он непередаваемо зло и коротко выражал всю тщету надежд самонадеянной птицы»[293].
Я бы хотел оставить в стороне науку геральдику, вопросы преемственности и юбилейный год русской революции.
Я хочу остановиться на вечном русском вопросе о некоторой особенности русского языка — его непечатности в определённых обстоятельствах. Отчего-то изощрённую брань, «загиб», связывают именно с людьми моря, и в этом месте обычно вспоминают исторический анекдот про адмирала Чичагова[294], который рассказывая о победе над шведским флотом Екатерине Второй, сперва стеснялся, затем осмелел, и начал произносить особые выражения. Вдруг опомнившись, адмирал упал на колени с мольбой о пощаде, на что Екатерина отвечала:
— Ничего, я ваших морских терминов все равно не разумею.
Русская литература поддерживает этот образ. В рассказе Константина Станюковича «Смотр» морякам ввиду посещения корабля высоким начальством (с дамой) запрещено ругаться, но «В эту минуту маленький молодой, матросик, стоявший внизу у снасти, смущённо и быстро её раздергивал. Она „заела“ и не шла. И, вероятно, чтобы понудить веревку, матросик чуть слышно умилостивлял верёвку, говоря ей:
— Иди, миленькая! Иди, упряменькая!
Но так как „миленькая“ не шла, то матрос рассердился и, бешено тряся веревку, тихо приговаривал:
— Иди, подлая. Иди, такая-сякая… Чтоб тебе, такой-сякой.
Унтер-офицер услыхал непотребное слово и, негодующий, чуть слышно проговорил матросу:
— Ты что ж это, Жученко, такой-сякой, ругаешься? Что я тебе приказывал, растакой с… с…
Боцман подскочил к снасти, раздернул её и сдержанно сердито воркнул:
— Чего копались тут, такие-сякие, словно клопы в кипятке? Матрос, а насекомая, такая-сякая!
Мачтовый офицер в благородном негодовании воскликнул:
— Не ругаться, такие-сякие!»[295]
Эвфемизмов к этим словам придумано много — более того, сейчас в пределах нашего Отечества запрещено употреблять эти слова в газетах и прочих публичных местах. (До литературы никому дела нет). Однако ж, по всем законам для этого нужно перечислить те слова, которых употреблять нельзя, ибо разрешено то, что не запрещено. Но запретительный список вышел довольно комичным. На сей счёт существует специальное разъяснение надзорной инстанции: «Рекомендации по применению Федерального закона от 05.04.2013 № 34-ФЗ „О внесении изменений в статью 4 Закона Российской Федерации 'О средствах массовой информации'“ и статью 13.21 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях». Там говориться о нецензурной брани (хотя непонятно, будет ли нецензурная похвала оной), что «В настоящий момент отсутствует единый перечень нецензурных бранных слов. Однако среди специалистов существует мнение, согласно которому к нецензурным словам и выражениям относятся четыре общеизвестных слова, начинающихся на „х“, „п“, „е“, „б“, а также образованные от них слова и выражения.
При этом не относятся к нецензурным словам и выражениям неприличные и грубо-просторечные слова и содержащие их выражения. Вместе с тем, использование таких слов и выражений в средствах массовой информации также недопустимо в соответствии с требованиями Федерального закона „О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию“, и Федерального закона „О государственном языке Российской Федерации“.
В отношении случаев, когда в средстве массовой информации используются средства маскировки нецензурной брани, следует отметить, что точное указание таких средств невозможно. Например, в теле-радиопрограммах это замена слова звуковым сигналом, в печатных и сетевых средствах массовой информации это может быть замена одной или нескольких букв нецензурного слова знаком или другой буквой.
При рассмотрении случаев маскировки нецензурных слов необходимо установить, насколько однозначно можно установить нецензурное слово в контексте фразы. Например, в случае опубликования стихотворения, в котором есть нецензурное слово с измененной буквой, но вместе с тем, исходя из рифмы стиха можно точно определить, что это нецензурное слово.
В то же время, в некоторых случаях маскировку нецензурной брани можно рассматривать как способ соблюдения требований Федерального закона, но только в тех случаях, когда осуществляется размещение или цитирование в средствах массовой информации классических литературных произведений и кинодокументальных произведений (или иных произведений, в которых использование такой лексики является неотъемлемой частью художественного замысла)».
С самим термином — сложность. Брань? Это не всегда брань и желание оскорбить. «Мат», а то и вовсе не понятное «маты» — «маты» это такие тяжёлые чёрные матрасы, которые я видел в детстве в физкультурном зале. Скажет человек «обсценная лексика» — и видно, что он книги читал, к разговору готовился, работал над произношением, не всякий трезвый русский человек верно это произнесёт. А говорит он «обсцентный», а пишет иногда «абсцентный», почти «абсентный», что вносит известное веселье. Меж тем «обсценный» — слово, происходящее от латинского obscenus — непристойный. И имеется в виду вообще непристойная лексика, а не те короткие русско-татарские слова, которые все знают, да и говорят в различных обстоятельствах.
В жарких спорах забывают о золотой середине, но так бывает со всеми лекарствами, да и с пряностями. Щепоть перца прекрасна в борще, но насыпь его туда, свежемолотого, стакан — выйдет неловко. Нет
