Я—за драму, которая проникает в суть идей с такой силой и ясностью, что поднимает их до уровня страстей. Обязанность драматурга, в сегодняшнем мире особенно, состоит в том, чтобы находить такие ситуации, которые по самой своей природе могут овладеть чувствами и разумом зрителя и направить их на характеры, творчески стремящиеся к позитивной цели.
1973 г.
ФИЛИП БОНОСКИ
В АВАНГАРДЕ СОВРЕМЕННОСТИ
Советская литература произвела особенно сильное воздействие на сознание американцев в 30-е годы. Правда, ее воздействие чувствовалось уже и в 20-е, когда такие наши журналы, как «Мэссиз», стали знакомить свой сравнительно небольшой круг читателей с первыми образцами советской революционной прозы. И конечно, советская литература пользовалась несомненной популярностью в Америке в годы второй мировой войны.
Однако могу сказать, что именно в эти бурные для Америки 30-е годы широкие народные массы впервые в американской истории стали подумывать о возможности революционного преобразования своей жизни и потому с жадным любопытством взирали на единственную в то время страну, которая такое преобразование осуществила на практике. И конечно, молодая Советская республика как реальный образ представала перед бесчисленными американскими читателями в произведениях советских писателей.
Как раз в это время американцы узнали Шолохова, Гладкова, Леонова, Катаева и, конечно, Горького. Узнали Горького по-настоящему, хоть он издавался у нас и гораздо раньше. Познакомились они также и с Маяковским. Открыла для себя Америка и многих других советских писателей в эти годы. Фадеева знали, конечно, и раньше, но я лично впервые прочел его произведения в 30-х годах. То же можно сказать о Фурманове, Блоке, Ильфе и Петрове.
В историю американской культуры 1930-е годы вошли под такими названиями, как «красное десятилетие», «пролетарские тридцатые», и то был первый случай в нашей истории, когда писатели—не несколько одиночек, а вся масса писателей— обратились к новым и таким волнующим концепциям жизни, исходящим от Советского Союза, когда появился новый литературный герой—рабочий, притом уже не как жертва слепых сил, а хозяин своей судьбы, кузнец собственного счастья.
Этот последний фактор—творцом революционных перемен является рабочий—на меня повлиял самым непосредственным образом, изменив мое мировоззрение.
Советские писатели—тогда и потом, позднее,—дали нам возможность усвоить новую и в какой-то мере поразительную для нас концепцию относительно взаимоотношений между писателем и обществом. Это, как известно, одна из тем, обсуждавшихся на
Первом съезде советских писателей в 1934 году, на котором присутствовал сам Горький.
Для всех здравомыслящих людей в мире двух путей нет. Все выросло в размерах, все стало чревато более страшными последствиями и угрозами. Хиросимы и Нагасаки новых, еще более чудовищных масштабов тревожат сны человечества. И для художника иного выбора нет—само его призвание не оставляет ему выбора: все силы своей души он должен отдавать борьбе за предотвращение нависшей над человечеством опасности погибнуть.
Вот почему я надеюсь, что 40-я годовщина Первого съезда советских писателей станет предзнаменованием ваших новых успехов. На ответственности писателей лежит задача—всему миру внушить уверенность, что искусство не спит и что социализм продолжает вдохновлять искусство не просто на любование жизнью, но на то, чтобы и впредь переделывать и улучшать эту жизнь.
1974 г.
КУРТ ВОННЕГУТ
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ РОМАН ДЖОЗЕФА ХЕЛЛЕрА ОБ ОБЫКНОВЕННОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Компании, взявшейся делать фильм по первому роману Джозефа Хеллера «Уловка-22», пришлось задействовать один из самых больших в мире военных аэродромов. Тот, кто пожелает сделать фильм на основе его второго романа «Что-то случилось», достанет весь необходимый реквизит у Блумингд'ейла*: несколько кроватей, конторок, столов и стульев.
Человеческая жизнь вся как-то обесценилась и съежилась в его новой книге. Теперь она, пожалуй, могла бы уместиться в обычной могиле.
Рассказывают, что после лоцманских приключений на Миссисипи Марка Твена не оставляло такое чувство, будто жизнь его с тех пор пошла под гору. Если взглянуть на романы мистера Хеллера в исторической перспективе, то можно будет сказать то же самое о целом поколении белых американцев, принадлежащих к среднему классу,— о моем поколении, о поколении мистера Хеллера и Германа Вука, Нормана Мейлера и Ирвина Шоу, Вэнса Бурджейли и Джеймса Джонса, и так далее и так далее,—для них все пошло под гору после второй мировой войны, и вокруг все чаще виделось одно: кровь и бессмыслица.
И та и другая книга написаны, с отличным чувством юмора, но смешного в них мало. Если собрать все эти шутки, выйдет горькая история о тех разочарованиях, которые выпадают на долю самого что ни на есть обыкновенного человека, имеющего самые добрые намерения.
Будучи первоклассным юмористом, мистер Хеллер намеренно портит собственные шутки, давая их в интерпретации своих несчастливых персонажей. И еще он упорно разрабатывает самые избитые темы. После того, как была напечатана и нами пережевана тысяча «аэро-романов» о второй мировой войне, он предложил нам тысяча первый, героя которого со временем признали шедевром трезво мыслящего безумца.
На этот раз он предложил нам тысяча первый вариант чиновника, так сказать, «человека в сером фланелевом костюме». Живет себе в милом домике в Коннектикуте, начинает свой рассказ автор., с женой, дочерью и двумя сыновьями с иголочки одетый мрачновато-ироничный чиновник средней руки по имени Роберт Слокум. Работает в посреднической фирме в Манхэттене. Он потерял покой. Он оплакивает не использованные в молодости возможности. Он изводит себя мыслями о прибавках к зарплате и продвижении по службе, презирая при этом свою фирму и свою
работу. Время от времени он изменяет от скуки своей жене в каком-нибудь курортном местечке, где проходит очередная конференция
