Татарские писатели Крыма
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Двадцатилетие разгрома белогвардейщины и установления Советской власти Крымская Автономная Советская социалистическая республика встречает великими победами во всех областях хозяйственной и культурной жизни. За эти годы успешно развивалась молодая советская крымско-татарская литература. Настоящий сборник является первым в Крыму отдельным изданием произведений крымско-татарских писателей на русском языке. В сборник вошло далеко не все, созданное крымскими писателями за прошедшие годы. Однако и то немногое, что собрано в этом сборнике, может дать читателю, не владеющему татарским языком, представление о современной крымско-татарской литературе.
В переводах публикуемых произведений приняли участие следующие товарищи: Э. Алимов, Б. Брик, А. Булдеев, А. Быняев, Р. Вуль, И. Горелов, М. Грунин, Е. Кузнецов, С. Мандельштам, Б. Макаров, В. Петровский, Н. Тарасенко, А. Тарковский, Я. Чапичев.
СЛАВА
Народная песня
О, Сталин, глава народов,
Пусть он живет всегда!
Пусть сладостны будут хлеб его,
Соль его и вода!
Он сын великого Ленина,
Велик по-ленински он.
В бедной семье, в лачуге
Для славы он был рожден.
Пусть славится имя Сталина, —
Он счастье народу дал,
Мечты наши затаенные
Он понял и разгадал.
Если имя Сталина слышится, —
Радуется душа.
Радостна жизнь народа,
Радостна, хороша!
Да славится имя Сталина
Долгие года!
Пусть сладостны будут хлеб его,
Соль его и вода!
Каждое слово Сталина —
Жало в сердце врага.
Не ступит по нашей родине
Вражеская нога.
Сталин — глава народов,
Брови его черны.
Сталин — глава народов,
Люди ему верны.
Только отдаст Ворошилов
Свой боевой приказ,
Пойдем на врага уверенно,
Встретимся с глазу на глаз.
Пусть славится партия Сталина!
Верные наши вожди!
Смелая партия Сталина,
К победам ты нас веди!
Мне бы хотелось около Сталина побывать,
Мне бы хотелось Сталина в щеку поцеловать.
Пусть будут сладостны хлеб его,
Вино его и вода!
Пусть славится имя Сталина
На долгие года.
Юсуф Болат
КОПЮРЛИ-КОЙ
Отрывки из первой части романа «Алим»
В первой части романа «Алим» повествуется о детских годах знаменитого крымского народного героя Алима Азамат-оглы, жившего в первой половине XIX века.
Автор поставил перед собой задачу воссоздать в романе исторически верно образ Алима — мужественного и благородного защитника трудящихся крестьян от их эксплоататоров и царских чиновников.
I
Наступил полдень. Теплые лучи весеннего солнца отвесно упали на головы редких прохожих. На зеленоватом минарете, из темной ниши, обращенной в сторону Мекки, показался Ресуль-эфенди. Мягким тенорком он запел, призывая правоверных к обедне:
— Аллау экбер, аллау экбер![1]
И тотчас скалы, окружавшие деревню, отозвались угрюмо:
— Аллау экбер, аллау экбер…
Ресуль-эфенди передернуло. Эхо всегда портило его голос. После каждого слова зазывной молитвы ему приходилось останавливаться, выдерживать паузу, выжидать, пока умолкнет эхо. Так повторялось утром и вечером, пять раз в день, одни и те же слова, один и тот же замедленный голос, один и тот же назойливый двойник меж скал…
На улицах, в тесных переулках деревни стали появляться прихожане. Вскоре прихожая мечети была полна снятыми при входе разноцветными папучами, посталами. Началась обедня. Ресуль-эфенди сидел за менбером[2] и заунывно читал молитвы-наставления.
В мечети было сумрачно и тесно. Написанные на стенах изречения из корана напоминали гигантских сороконожек и пауков. Старые цыновки и ковры, разостланные по мечети, издавали затхлый запах обветшалых вещей.
Не поднимая головы, Ресуль-эфенди читал наизусть суре[3] из корана. Тоскливо было на его душе. После необъятного простора и сверкающей зелени, открывавшихся взору с высоты минарета, эта квадратная комната с ее полумраком, тяжелым густым воздухом, привычными тусклыми лицами, его собственный монотонный голос, повторяющий тысячу раз произнесенные слова наставления и утешения о том, что за добродетель людей в сем преходящем мире их на том свете ожидает рай с молочными реками и кисельными берегами, — все это было почти невыносимо.
Мулла взглянул на молящихся. Он увидел перед собой сотни глаз, полные сосредоточенности, надежды и веры. Для них он был все: и слугой вездесущего и всевидящего, и учителем, и человеком, сведущим в мирских делах. Они прислушивались к каждому его слову и покорно с ним соглашались. Все, что он говорил, было для них законом. А Ресуль-эфенди считал, что он ничем не заслужил такого доверия. Он не чувствовал в себе той ревностной, безмятежной веры в деяния аллаха, которой были полны его прихожане, и уже потому не мог быть для них учителем и делиться знанием превратностей быстротекущей жизни.
Он казался себе обманщиком простых бесхитростных людей, таких доверчивых и несчастных.
Лишь один человек среди них (Ресуль-эфенди знал об этом) наблюдал за ним с подозрительной настороженностью. В будние дни Мемиш-ага под разными предлогами уклонялся от посещения мечети, но сегодня, в пятницу, как и всегда, он явился и занял свое место. Оно находилось впереди всех, прямо напротив Ресуль-эфенди. Мемиш-ага хотел подчеркнуть, что из всех жителей деревни он первый и больше всех достоин внимания. Никто не смел занять его место, опуститься на цыновку. Мечеть принадлежала богу и ему, Мемиш-ага, ибо он построил это здание для аллаха и вправе был требовать себе соответствующих почестей. Не раз намекал он Ресуль-эфенди о его святой обязанности упоминать в проповеди по пятницам имя Мемиш-ага, как благодетеля всей деревни и правоверного мусульманина, но, к великому своему огорчению, не мог добиться должного уважения со стороны муллы. Никогда из его уст не слыхали имени Мемиш-ага. И постепенно в сердце мурзы закралась злоба на служителя аллаха и сосала его, и жалила как змея. Он зловеще смотрел на Ресуль-эфенди как зверь, ожидающий своего часа.
Так продолжалось не один день и не один месяц. Ресуль-эфенди и Мемиш-ага не могли смотреть друг на друга. Каждый из них знал другого иным, нежели тот был здесь, в мечети. Мемиш-ага видел в Ресуль-эфенди своего непокорного батрака, каким он был не так
