Он воображал множество модно одетых дам, а рядом с ними —кавалеров. Но это ему не понравилось. Со смутным ужасом он представлял себе всюее жизнь: она как будто медленно проходила перед ним. Он увидел ее безнадежноеодиночество, ее постепенное угасание.
Прошло много времени, прежде чем она тихонько застонала восне. Потом еще раз, громче.
— Мама, — прошептал он. — Я здесь. Я с тобой.
Она попыталась сесть. Волосы упали ей на лицо, какнеряшливая вуаль.
— Мой милый, мое сокровище, — сказала она. —Дай мне стакан.
Он откупорил бутылку. И смотрел, как она выпила и откинуласьна спину. Убрав волосы с ее лба, он еще долго лежал, опершись на локоть, ипросто смотрел на нее.
На следующее утро он почти не поверил, когда Анджело сообщилему, что отныне они ежедневно по часу будут гулять на площади.
— Но, конечно, не во время карнавала! — добавилучитель сердито. А потом сказал не слишком уверенно и чуть воинственно, словноне одобрял этого: — Ваш отец говорит, что вы уже достаточно взрослый для этого.
Глава 7
После кратких мгновений, проведенных с молодым маэстро,Гвидо стало казаться, что либо он отмечен каким-то знаком, дающим дарвсевидения, либо с его глаз была удалена болезненная пелена: весь мир оказалсяисполнен соблазна. Теперь каждую ночь он лежал в постели и не мог заснуть:отовсюду из темноты доносились звуки любовных соитий. А в оперном театреженщины откровенно улыбались ему.
Наконец однажды вечером, когда другие кастраты готовились косну, он отправился в дальний конец коридора на верхнем этаже. Ночь укрыла егоот посторонних глаз, когда, полностью одетый, он сел на подоконник, вытянув однуногу. Прошел, кажется, целый час, потом начали появляться чьи-то неразличимые втемноте тени, захлопали двери, и наконец в лунном свете показалась фигураДжи-но, поманившего его согнутым пальцем.
В уютном и чистом чуланчике для хранения белья Джино подарилему самое долгое, самое восхитительное объятие. Всю ночь они лежали на постелииз сложенных простыней, и наслаждение накатывало головокружительными волнами,то утихая, то снова и снова возрождаясь, чтобы длиться вечно. Кожа Джино былабархатистой и душистой, его рот — сильным, а пальцы — бесстрашными. Он нежноиграл с ушами Гвидо, легонько теребил соски, целовал волосы между ног и согромным терпением подводил его к высшим моментам страсти.
В последующие ночи Джино поделился новым партнером сАльфредо, а потом и с Алонсо. Иногда они лежали в темноте вдвоем, а иногда ивтроем. Для них не было ничего необычного в том, чтобы один обнимал сверху, адругой снизу, и острые удары Альфредо почти причиняли Гвидо боль, в то времякак жадный, ненасытный рот Алонсо доводил его до экстаза.
Но настал день, когда более грубые и бездушные совокупленияс обыкновенными студентами отвлекли Гвидо от этих утонченно сдержанных соитий.Он совсем не боялся настоящих мужчин и не подозревал, что его собственныйгрозный вид все время отпугивал их.
Но потом и эти грубые, волосатые молодые люди разонравилисьему.
В них было что-то такое примитивное, что вскоре совершеннонаскучило Гвидо.
Он хотел евнухов, приятных и искусных знатоков тела.
И еще он хотел женщин.
Случайно или нет, но именно с женщинами испытал онмаксимальное приближение к полному удовлетворению. Приближением оно было толькопотому, что он не испытывал любви. Иначе оно поглотило бы его полностью.Бедные, вечно немытые уличные девчонки были его любимицами. Они радовались золотоймонете, обожали его мальчишескую внешность и считали его одежду и манерывосхитительными. Он быстро раздевал их в комнатушках отведенных для этих целейдешевых таверен, и им дела не было до того, что он евнух, возможно потому, чтоони надеялись получить от него хоть капельку нежности; а если и так, то емубыло все равно, ведь он их больше не увидит, и всегда найдется много другихвзамен.
Но по мере того как росла его слава, двери распахивалисьперед Гвидо повсюду. После званых ужинов, во время которых он пел, прекрасныедамы зазывали его наверх в свои апартаменты.
Он постепенно привык к шелковым простыням, позолоченнымхерувимчикам над овальными зеркалами и воздушным балдахинам.
На семнадцатом году жизни у него, в качестве тайной инепостоянной любовницы, появилась красивая графиня, дважды побывавшая замужем иочень богатая. Ее экипаж часто забирал его прямо от двери, ведущей на сцену.Или, распахнув окно своей комнатки в мансарде после нескольких часов занятий,он видел, как карета медленно проезжает внизу, под тяжелыми ветвями деревьев.
Новая любовница была старовата для него, ее лучшие временапрошли, но все же она была страстна и полна дразнящего желания. Опустив глаза,она краснела до самых сосков в его объятиях, и он чувствовал, что улетает.
Это были чудесные, благословенные времена. Гвидо был почтиготов к Риму и своей первой роли в римской опере. В восемнадцать лет его ростдостиг пяти футов десяти дюймов[12], а легкие развилисьнастолько, что огромный зал театра мог заполниться леденящей чистотой егоголоса без всякого аккомпанемента.
И именно в этот год он потерял свой голос навсегда.
Глава 8
Площадь была не слишком большой победой, но в течениенескольких следующих дней Тонио испытывал настоящий экстаз. Небо казалось емубеспредельно голубым. Полосатые навесы вниз и вверх по каналу трепетали натеплом ветру, а в ящиках за окнами благоухали свежие весенние цветы. ДажеАнджело, казалось, был доволен, хотя и выглядел в своей черной сутане довольномрачным и несколько нерешительным. Он заметил вскоре, что, похоже, вся Европастекается на предстоящий праздник. Куда ни повернись, везде слышаласьиностранная речь.
Кофейни переместились из маленьких убогих комнатушек варкады и заполнились богатым и бедным людом вперемежку. Обслуживающие девушкибегали туда-сюда в коротких юбках и ярких красных кофточках, восхитительнообнажив руки. Тонио достаточно было одного взгляда на них, чтобы почувствоватьнарастающее возбуждение. Ленточки и кудряшки делали их невыразимо красивыми вего глазах, а их щиколотки в чулках были так хорошо видны, что Тонио приходилав голову мысль: если бы благородные дамы одевались так же, это привело бы кконцу цивилизации.
Каждый день он уговаривал Анджело остаться немного подольшеи пройти немного подальше.
