Свартину… Одна ночь, и новая жизнь…
Ашша-Ри прислушалась, перестала бороться. Рука с ножом опустилась.
— К Свартину… — задумчиво сказала она. — Может, ты не так и глуп, порченый. Раз так, иди своей тропой.
Она ещё постояла недолго, пряча нож, кивнула и вышла.
Шогол-Ву подошёл к печи, погладил нептицу по встопорщенным перьям. Позаботился, чтобы огонь, почти угасший, разгорелся снова. Поглядел на человека.
— К Свартину? Этого ты не говорил.
Но тот не ответил.
К часу, когда Одноглазый ушёл, а Двуликий ещё не явился, больному стало совсем худо. Он метался, отбрасывая шкуры. Проливал настой, которым поил его запятнанный. То бессвязно бормотал, то звал неведомую тётушку Галь. Наконец, задремал беспокойно.
Шогол-Ву прихватил котелок. Распахнул дверь, выпуская зверя, и вышел сам. Нептица подхватила что-то с земли, но тут же уронила, фыркнула, чихнула. Замотала головой с раскрытым клювом.
Запятнанный наклонился и поднял палец мертвеца, жгучий корень со Сьёрлига. За один такой давали пять серебряных раковин. И там, где он лежал прежде, Шогол-Ву увидел ещё мешочек размером с половину ладони.
Поднял его, маленький и лёгкий, развязал. Внутри были чёрные горошины, «птичий глаз». Люди бросали их в еду для вкуса.
Дети тропы так не поступали. Пряные и жгучие приправы отбивали нюх. Но палец мертвеца и «птичий глаз» держали. Если кто болел, пусть это и случалось редко, готовили отвар крепче того, что из сладкого корня.
Шогол-Ву принёс воды. Оттёр маленький котелок, наполнил, подвесил над огнём. Нарезал жгучий корень, всыпал десяток горошин. Дождался, пока вода забурлит, и переставил котелок на стол.
Варево остыло, и Шогол-Ву достал нож, пустил кровь. В ней жила сила крепкого и здорового тела, и этой силой он делился по доброй воле. Размешал, наполнил кружку. Обернулся к человеку, приподнял за плечи.
— Глотай.
Тот хлебнул послушно и тут же отвернулся, хотел сплюнуть.
— Боги, ну и дрянь… Это что, помёт зверя?
— Вы, люди, таким лечитесь? Я могу добавить.
— О-ох, послал Трёхрукий дурня…
— Допивай. Пей, если хочешь жить.
Человек хотел. Кривясь и морщась, он проглотил всё, что было в кружке, и откинулся на лежанку, обессиленный. На лбу выступила испарина.
Вскоре ему стало лучше. Не так, чтобы встать — в час нужды запятнанному пришлось подносить ведро и придерживать больного, — но в голове прояснилось.
— Ну, может, боги пока обойдутся и без меня, — хрипло сказал человек. — А то, знаешь, такое чудилось. Привиделась дикая баба — вот тут, где ты.
Шогол-Ву промолчал.
Человек засмеялся, и смех перешёл в кашель.
— Поохочусь, — сказал ему запятнанный.
— Эй, погоди!.. Не оставляй меня. Может, прирежешь зверя?
Шогол-Ву не стал дослушивать.
Первым делом он направился к лагерю. Не спеша, чутко ловя каждый звук, отгоняя нептицу. Она, обрадованная теплом, скакала по грязи, то отбегая далеко, то возвращаясь.
Но в лагере нечего было прибирать. Не осталось чёрных пятен костров. Ни поклажи, ни тел. И даже кору деревьев, объеденную рогачами, теперь прикрывал мох.
Тёплая улыбка Двуликого грела спину. Шогол-Ву глядел с холма, из-под руки, и спускаться не стал. Если придут новые люди, они не отыщут следа.
В хижину он вернулся с зайцем, подстреленным на равнине между рощей и новой дорогой. Мясо отправил в котёл, а шкуру решил подарить Трёхрукому. Хороший мех, густой после зимы, светлый.
Шогол-Ву достал скребок из мешка, нашёл подходящий чурбак и принялся скоблить. Человек не спал. Наблюдал, повернувшись на бок.
— Слушай, — сказал он, хмурясь. — Мы уговор не меняли, но ты всё равно… Я подумал, дам тебе пятую часть.
— Половину, — откликнулся Шогол-Ву, не прерывая работу.
— Какую тебе половину? Дело-то на мне!.. Пятую часть, и ещё благодари за это…
— Ты умолчал, что нужно идти к Свартину.
— К Свартину? Да к какому!.. В Заставу только. С чего ты взял про Свартина?
— Ты сам выболтал.
Человек закашлялся сердито. Долго кашлял.
— Мало ли что я мог сказать! — наконец, произнёс он. — Я не в себе был. Мне вон и дикая баба мерещилась, и что?
— Не мерещилась.
— Не… Ты что, пустил её сюда? А потом одного меня бросал? Да если подумать, я из-за вас двоих тут валяюсь и подыхаю, а ты, рожа пятнистая, на половину добычи лапу растопырил! Я ещё пятую часть чуть не отдал… Три, и ни раковиной больше, моё последнее слово!
Сказав это, он отвернулся к стене.
Шогол-Ву оглядел шкурку и снова взялся за скребок.
Человек повернулся, взмахнул рукой.
— А я ей наговорил всякого! — гневно произнёс он. — Чего ты меня не остановил? Ну, теперь я точно покойник. Или ты обещал бабе часть золота, чтобы она отвязалась? Эй, слышишь меня?
Шогол-Ву даже не поглядел на него.
— Если отдам половину, вы хоть в живых меня оставите, а? — донеслось с лежанки почти жалобно. — Или дождётесь, пока я получу своё, и всё отнимете, и жизнь заодно?
— Дети тропы держат свои клятвы. Если помнишь, за все времена мы не нарушали слова.
Человек помедлил, вздохнул тяжело.
— Ладно… Ладно! Вот моя рука. Я согласен на новый уговор.
Глава 5. Потешники
Прежде чем человеку стало лучше, Двуликий пускался в путь ещё трижды. Когда он в четвёртый раз показался у подножия холма, двое вышли из хижины и отправились в дорогу вместе с ним.
Человек жмурился, прикрывая глаза ладонью. Он ещё не окреп, но жар ушёл, и кашель почти оставил его.
— Ну, может, я ещё и не опоздаю за наградой, — довольно сказал он. — Если только не решили, что ждать меня не стоит, и не предложили работу кому другому…
— Что за работа?
Шогол-Ву уже пытался вызнать, но спутник не делился.
— Тебе-то что? — сказал он и в этот раз. — Твоё дело довести меня. Я вот думал, мимо Большого Корня, но, может, лучше и обойти. До Лесовин оттуда рукой подать, слухи ходят быстро, а у меня свои причины не мелькать в тех краях. Да и у тебя.
У храма ненадолго задержались. Шогол-Ву отдал Трёхрукому заячью шкуру и попросил об удаче в пути.
Нептица всё порывалась выхватить и растрепать мех, но её отогнали. Она фыркнула было, но тут же и вытянулась струной, учуяв добычу в стороне от дороги. Скакнула с треском через кусты, хлопнув крыльями. Подбросила добычу, проглотила — не удалось даже разглядеть, кто попался.
— Эх, хорошо-то как! — сказал человек, запрокинув лицо.
Он раскинул руки, будто обнимал всё вокруг, и широко улыбнулся.
— Через Каменный Мост, вот что я скажу. Купальни, потом выпивка…
— В большой город? Мне нельзя.
— Как раз потому, что большой, мы туда и
