пойдём. Это в маленьком поселении каждый на виду, обсмотрят со всех сторон и замучают расспросами. А в городе до тебя и дела никому нет. Все бегут, спешат, даже в лицо не поглядят. Ну, замажем рожу твою, конечно.
Человек призадумался.
— Скажем, бродячие музыканты со Сьёрлига. Мне бы стренгу достать… Так, значит, я музыкант, а ты? Умеешь играть?
Шогол-Ву покачал головой.
— А зверя не надумал прирезать?
— Мы не тронем зверя.
Человек задумался, глядя под ноги. Почесал обросшую щёку.
— Значит, шуты-потешники. С нами ручной зверь по имени Тварь. Я пою, а если достану инструмент, то ещё играю. Рожи намажем глиной, чтобы веселить народ. Заодно и пятна твои спрячем.
— Люди догадаются.
— Да им и в голову не придёт, что кто-то из вашего племени сунулся в город. Это ж каким надо быть дурным!.. Или хитрым. Ты хитрый, друг мой Шогол-Ву. Людские песни знаешь? Нет? А плясать умеешь?
— Я не буду плясать.
— А почему нет? Ещё и заработаем. Вот постой, гляди: прыгаешь… Да посмотри же на меня!
Шогол-Ву не остановился и не обернулся.
— Ой, ладно, раз нежный такой, будешь отвечать за зверя. Эй, Тварь, иди сюда!
Нептица шла впереди. Она то замирала, прислушиваясь к шорохам в кустарнике у дороги, то, резвясь, скакала по грязи. Слов человека она будто и не услышала.
— Тварь — плохое имя, — сказал Шогол-Ву.
— Для этой — в самый раз. Давай, подзови её и заставь слушаться. Если она и в городе будет творить, что ей в башку взбредёт, догадываешься, чем кончится?
Запятнанный не ответил.
— Ну, давай. Да ты слышишь меня? Пока не видит никто, обучи её хоть чему-то. Эй! Ты оглох?
Шогол-Ву, сдвинув брови, что-то прошептал себе под нос.
— И дал же Трёхрукий спутника! — с досадой воскликнул человек. — Да каменный болван и то чаще бы мне отвечал.
— Как дают имена зверям?
— Надо же, ожил. Да очень просто: сказал, Тварь, значит, Тварь.
— А боги, костры?
— Это что тебе, человек? Да богам плевать.
Шогол-Ву засвистел, подзывая нептицу. Та обернулась, подбежала с готовностью, ткнулась клювом в грудь, прося ласки.
— Двуликий, — сказал Шогол-Ву, поднимая взгляд к небу. — Пятикрылый. Вы отвечаете за эту живую душу, и вы сейчас здесь. Беру вас в свидетели.
Нептица тоже вскинула голову, щёлкнула клювом. Огляделась, пытаясь понять, что заметил Шогол-Ву там, вверху.
— Нарекаю её Хвитт.
— Тьфу.
Шогол-Ву почесал нептицу под клювом и хлопнул по спине, призывая идти дальше. Какое-то время она шла по правую руку от него, потом заманчивые шорохи опять увели её в сторону от дороги.
А дорога, разбитая, полузаросшая, на границе неба и земли вливалась уже в широкую, новую. Текла мимо поселений и городков Приозерья до самого Приречья.
По левую руку темнел дом с провалившейся крышей, глядел пустыми окнами. Длинный, с двустворчатой высокой дверью, когда-то он принимал гостей, а теперь лишь кустарники ютились у его стен. Новая дорога увела странников. Должно быть, там выросла и другая таверна, и мало кто хотел делать крюк, чтобы остановиться в старом приюте.
Все его покинули, даже хозяева. Остатки крыши поросли травой, одна из створок покосилась, и на разбитой вывеске, знаке прежних счастливых времён, облупилась краска. Её место на тёмном подгнившем дереве занял мох.
— Нужно свернуть в Безлюдье, — сказал Шогол-Ву. — Когда Двуликий поднимется выше по холму, мы будем на пути не одни.
Человек поскрёб щёку.
— Лучше поищем, чем тебя замазать, — сказал он. — Куда тут сворачивать? Неохота барахтаться по колено в грязи…
Запятнанный поднял ладонь.
— Ш-ш-ш.
— Что «ш-ш-ш»? Нечего меня затыкать. Гляди, растаяло всё — мы как увязнем там, так и…
— Тихо.
— Да я дело говорю! Вон там, может, осталась печь, а в ней сажа. Давай хоть сажей тебя разукрасим, а в первом же поселении бабьих притирок куплю. Тебе, считай, повезло, мазать почти и не надо. Воротник повыше, чтобы шея не видна…
Шогол-Ву перехватил руки человека.
— Я сказал, молчи.
— А я сказал, сейчас всё исправлю, и пойдём большой дорогой. Повезло, что у глаз пятна бледные, можно и так оставить. Подумают, не выспался. Лоб шапкой бы прикрыть, жаль, нет у нас шапки. О! Повязку сделаем. А бороду сажей замажем, или в воротник уткнёшься. И перья эти дай обрежу, а то обвешался ими с головы до пят…
— Не трогай перья. Они на удачу.
— Ага, вот так удача выйдет, если первый же встречный по ним опознает в тебе выродка. Вот эти палки ещё вы зачем нашиваете? Убрать, и сойдёшь за человека.
Шогол-Ву взял спутника за плечи и развернул. Тот дёрнулся, не понял, но запятнанный указал рукой.
У мёртвой таверны, у тёмной стены теперь стояла Ашша-Ри, сложив руки на груди.
— Дикая баба, чтоб меня! Ты куда глядел, пятнистая рожа? Чего ушами хлопал? Так охранять я и сам могу!..
— Я говорил: молчи. Слышишь, рогачи фыркают?
— Что я услышать могу, если у тебя рот не закрывается? И что теперь?
Ашша-Ри отделилась от стены, шагнула вперёд. Ладони пустые, но это ничего не значило: в следующее мгновение в них мог оказаться нож.
Шогол-Ву следил за каждым её движением. Человек, он слышал, отошёл назад. А нептица вернулась и пошла на охотницу медленно, щёлкая клювом, вздыбив перья. Крылья расставила, распушила хвост.
— Боги не захотели его забирать? — кивнула Ашша-Ри на человека, кривя угол рта. — Теперь к Заставе?
— Я чего-то не понял. Я с одним договаривался, мне другие проводники не нужны!
Запятнанный положил руку на голову нептицы, пригладил торчащие перья. Зверь стряхнул ладонь, зашипел, не сводя глаз с Ашши-Ри. А та глядела только на Шогола-Ву.
— У меня повозка с рогачами. Ты потерял время, гадая, подохнет эта людская падаль или нет. Наверстаем упущенное. Возьмём и этого, если цепляешься за глупую клятву.
— Падаль, значит? — оскалился человек. — Убей её! Возьмём повозку…
Ашша-Ри дёрнулась. Когда в её руке появился нож, Шогол-Ву не заметил, но успел остановить.
— Пусти! Я освобожу тебя от клятвы…
— Прикончи её, чего тянешь? Она первая полезла! Что ты её жалеешь?
Удерживая Ашшу-Ри, запятнанный боком оттолкнул человека, тянущегося к ножнам на его бедре. Тот, слабый ещё, отлетел. Подскочила нептица, Шогол-Ву развернулся, и удар клюва пришёлся по его плечу.
Охотница извивалась, силясь освободиться. Лезвие блеснуло, слепя. Шогол-Ву зажмурился на мгновение и ощутил, как нож скользнул по щеке.
Он ударил Ашшу-Ри по раненой ноге, толкнул, и когда та упала, наступил на руку с ножом. Удержал нептицу: та метила клювом ей в лицо.
— Да убей её, слабодушный! Убей, или дай я сделаю это! Ты
