приставил дуло к стакану. — Навозник, просыпайся, надо поговорить.
Но Навозник не просыпался, а только повернулся на бок, положил руку мне на ногу и что-то забормотал во сне.
— Навозник, — прошептал я чуть громче, — Навозник, просыпайся!
Он вдруг открыл глаза, и в ту же секунду, как его взгляд встретился с моим, я спустил курок. Выстрел не особенно громкий, но грохнуло все же порядочно. Стакан разлетелся вдребезги, пиво и осколки полетели Навознику в лицо. Рот у него широко открылся, и я сунул дуло прямо туда, в открытый рот. Навозник лежал неподвижно, и глаза у него сделались как мячики для гольфа, вот-вот вылезут из головы.
— А теперь слушай меня, Навозник. В револьвере пять пуль. Если не сделаешь, как я говорю, — они все окажутся в тебе. Когда ты встанешь с кровати, я буду целиться тебе в хрен. У меня в запасе пять пуль, и уж один-то раз я точно попаду, так что не дури. Ты меня слышал, Навозник?
Глаза у него еще больше расширились и стали похожи на куриные яйца. Навозник лежал неподвижно, раскрыв рот, как на приеме у зубного врача. Дуло револьвера тяжело покоилось на нижних зубах.
— Вставай и одевайся. Выйдешь и никогда больше сюда не вернешься. Ты близко не подойдешь ни к Альбю, ни к Нурсборгу, ты не будешь ездить по тринадцатой линии. Потому что я всегда буду носить с собой револьвер и как только тебя увижу — тут же выстрелю. И целиться буду тебе в хрен.
Глаза у него еще немного расширились, вот-вот выпадут из глазниц.
Я медленно вытащил дуло у него изо рта и направил его Навознику в низ живота.
— У тебя три минуты, чтобы исчезнуть. Потом стреляю.
Боек зловеще щелкнул. Я встал и задом отступил к стене.
— Живей, Навозник, иначе стреляю!
Навозник натянул штаны, не заботясь о трусах. В дверях появилась Лена. Кожа у нее была цвета консервированных шампиньонов, растрепанные волосы свисали толстыми прядями, бледные губы были сухи и безжизненны, как пески Сахары.
— Ты что делаешь?
— Иди к себе, — сказал я. — Навозник переезжает.
Навозник набросил бежевую рубашку в желтую крапинку.
— Смотри, пожалеешь!
— Еще хоть слово, — проговорил я, — еще хоть слово скажешь — прострелю тебе колено, и будешь хромать до конца своей сраной жизни.
Лена беззвучно ахнула, хотела что-то сказать, но проглотила несказанное. У нее как будто что-то застряло в горле.
— Не бойся, не надо, — сказал я.
Крупные слезы скатились у нее по щекам и с оглушительным грохотом упали на пол.
Я увидел, как дрожит дуло револьвера. Гуляет туда-сюда, как сломанный «дворник». Я с такой силой вцепился в рукоять, что пальцы чуть не свело.
Лена ушла к себе; когда она поворачивалась спиной, я увидел, как она утирает слезы.
Навозник напялил джинсовую куртку, обулся и заковылял к двери.
— Не хлопай! — крикнул я ему в спину.
Но этот говнюк, конечно, хлопнул.
Я пошел к Лене. Она скорчилась у себя в кровати, натянула одеяло на голову. Лена вся тряслась, и лицо у нее было как нечистый снег.
— Кошмару конец. Я теперь буду жить дома. А он не вернется.
— Что, по-твоему, скажет мама? — Лена не сводила с меня глаз.
— Она на работе?
Лена кивнула.
Пришел Огрызочек, потерся о мою ногу.
— Откуда он у тебя? — Лена посмотрела на револьвер.
— Откуда надо.
— Дурак.
— Я должен все рассказать маме. Он сюда больше не вернется. Мама удивится. К тому же в стене осталась пуля. Делать вид, что ничего не произошло, не получится.
Лена так куснула себя за нижнюю губу, что чуть не прокусила насквозь.
— Я слышал, как он был тут, с тобой. — Я погладил ее по щеке.
Лена сжалась. Закрыла лицо руками, всхлипнула.
— Неужели ты не рассказывала маме?
Лена затрясла головой.
— Это было в первый раз?
Она не ответила.
Огрызочек прыгнул на кровать и потерся о рукоятку револьвера.
— Он никогда больше не придет сюда, — сказал я.
Лена обхватила меня за шею, обняла. Потом утерла слезы, откинулась на кровать и посмотрела на будильник.
— Мне пора. — Она спустила ноги на пол.
— Не бойся, он больше сюда не придет, — повторил я.
Лена попыталась улыбнуться — такую улыбку можно продеть в игольное ушко.
Я отправился в ванную, разделся, набрал воды. Положил револьвер на крышку унитаза и забрался вводу.
— Возьми мою пену для ванны! — крикнула Лена из кухни. Потом спросила, буду ли я кофе, и принесла чашку — кофе и много молока. Я лежал в ванне, мыл голову и прихлебывал кофе.
Потом я услышал, как Лена ушла. Хлопнула входная дверь.
На кухне я положил пистолет возле кофеварки, налил себе еще кофе с горячим молоком, сделал четыре бутерброда с мягким сыром и призадумался, куда спрятать оружие.
Доев бутерброды, я завернул револьвер в пластиковый пакет и положил его в морозилку, за хлебом для сэндвичей. Вроде неплохо, Навознику в жизнь не найти… Правда, может найти мама, случайно. Я забрал револьвер и пошел к себе. Куда же его деть?..
Одевшись, я сунул пушку за пояс штанов сзади, а рубашку не заправил. Я уже готов был уйти в школу, когда мама пришла с работы.
Вид у нее был бодрый, как и всегда после ночной смены. Я стоял в прихожей, держал в руках Огрызочка.
— Йон-Йон! — Мама подошла ко мне, и я выпустил кота. Мама обняла меня и по чистой случайности не наткнулась на револьвер. Ее руки оказались выше, у меня между лопатками, так что все нормально. — Как я рада тебя видеть. А кофе есть?
Мама принюхалась, пошла на кухню и налила себе чашку черного как смоль напитка.
MBs Я в школу, ggr сказал я.
— Отлично. — Мама дула на кофе.
— Навозник съехал.
— Что? — Мама опустила чашку на стол.
— Рольф свалил.
— В каком смысле?
— Убрался отсюда.
— Почему? — Мама отставила чашку в сторону.
— Когда я вчера ночью вернулся, он был в твоей постели с Леной.
— Нет!
— Да.
— Нет!
Мама опрокинула чашку. Та упала и разбилась. Кофе брызнул на Огрызочка, тот отпрыгнул и умчался, зажав хвост между лапами.
— Он затащил ее в твою постель. Я уже ничего не мог поделать, но потом выдворил его.
— Где Лена? — Мама растерянно посмотрела мне через плечо, словно Лена стояла у меня за спиной.
— На работе.
— Вот дрянь, — задохнулась она. — Дрянь, сволочь. После всего, что я сделала.
Она достала свои «Лайт», закурила. Руки у нее дрожали.
— Что он с ней сделал? — Она не сводила с меня глаз.
— Я пришел
