арабские корни, а ещё: «Откуда, вы думаете, у меня такая страсть к цифрам?» — и осталась на три часа после уроков.
Мы договорились встретиться в четыре.
Я не стала рассказывать ни о фантасмагорическом завтраке с отцом, ни о маминых слезах.
Добравшись до кабинета истории, я чувствовала себя, как старый, потрёпанный, усыпанный шрамами бык, который в последний раз выходит на арену. Там меня ждала ВЕРНАЯ СМЕРТЬ.
Месье Думак объявлял оценки за последнюю контрольную.
Выбрав парту в стороне от всех — островок долгожданного спокойствия, — я уселась и стала ждать, не осмелившись поздороваться даже с Джамалем и Виктором.
За свою неудачную фамилию месье Думак отыгрывается на нас, называя оценки от лучшей к худшей. Некоторые учителя делают наоборот, но заметьте, какая разница между этими предпочтениями.
Ситуация: вам отдают контрольную с оценкой. Вы очень волнуетесь (под «вы» я подразумеваю «я»).
От худшей к лучшей: когда беда уже миновала, а ваше имя ещё не прозвучало, надежда растёт с каждой секундой. Чем дольше называют оценки, тем легче у вас на сердце.
От лучшей к худшей: с каждой названной — не вашей — фамилией растёт тревога. Чем дольше перечисляют оценки, тем сильнее сдавливает грудь.
Ужас и пытка — что и требовалось доказать.
Стоило месье Думаку открыть свой потёртый кожаный портфель и достать пачку листов, исчирканных красной ручкой, как меня чуть удар не хватил — интересно, а в лицее есть дефибриллятор?
К счастью, у меня не было сил задавать тупые вопросы. И вот обыкновенная процедура началась:
— Лувиан — девятнадцать!
Таня… Я прямо чувствую, как её эго торжествующе раздувается, чтобы чёрной тенью накрыть весь класс.
— Мафуз — восемнадцать!
Считаю пальцы.
У Виктора семнадцать. У Джамаля пятнадцать.
В моём животе поднялась восьмибалльная буря: Думак зачитал только семнадцать фамилий, а нас тридцать девять. Если он не ускорится, я блевану желчью.
Прямо из ушей повалит.
— Дантес — двенадцать!
Сначала я подумала, что он ошибся, однако месье Думак обошёл парты и направился прямо ко мне:
— План требует доработки, мало деталей. Надо развивать тему, Дантес, доказывать, аргументировать!
Я взяла работу из его рук, будто мне только что подарили билет на самолёт до Токио.
Затем Думак перешёл к одиннадцати с половиной. Подпрыгнув на стуле, я обернулась.
Виктор и Джамаль сидели за мной.
Беззвучно прошептав «спасибо», я снова сосредоточилась на своей чёрной парте, стараясь не думать о ресницах Виктора.
В коридорах шум и гам достигли своего максимума: нормальное дело перед выходными. Я шла к лестнице, как вдруг Джамаль поймал меня за рукав:
— Отличные ботинки!
В первый раз парень заметил, что у меня на ногах вообще что-то есть.
— Э-э-э… спасибо.
Виктор шёл за нами, строча что-то в телефоне.
— Ты идёшь на день рождения Эрванна? — спросил Джамаль.
— Нет.
Он почесал шею.
— А других планов нет? Ну… если не секрет.
— Да вроде нет.
Моя жизнь — это Мёртвое море: в ней нет ничего живого. Однако я решила сменить тактику:
— Планировала провести вечер с Виктором Гюго.
Прозвучало только хуже.
Джамаль нахмурился:
— Я думал, Элоиза — твоя лучшая подруга?
— Так и есть…
— И тебя не пригласили? Она не замолвила за тебя словечко, чтобы ты могла пойти на день рождения её собственного парня?
Я вздохнула и покачала головой.
Естественно, Элоиза даже не предложила. И теперь мне кажется, что она даже и не думала меня звать. Ну или готовит сюрприз.
— Приходи ко мне в гости! То есть к моей тёте.
Видимо, я долго тянула с ответом, потому что он тут же добавил:
— Вечеринка с пиццей. Может, и Виктор придёт вместе с Адель.
— С Адель?
— Со своей девушкой.
Хотела бы я вспомнить о своей последней операции, но это было в возрасте пятнадцати месяцев от роду и оперировали мне отит. Очень жаль, иначе после такого дела я могла бы пожаловаться на хирурга за то, что тот случайно забыл у меня внутри пилу для резьбы по металлу, велосипедный насос, фен, вантуз — короче, любой предмет, способный застрять в груди и полностью лишить способности дышать.
Я отошла в сторону, и с нами поравнялся Виктор, с хмурым видом шагая между мной и Джамалем.
— Она не приедет. Может, на следующих выходных, на каникулах.
Вот он, момент для лунной походки!
— Тогда приходите часам к восьми вечера. Дебора, дай мне свой номер телефона, я напишу тебе адрес.
На улице, опершись о стену Питомника, стояла Элоиза. Увидев нас, она подскочила и потащила меня, даже не взглянув на Джамаля с Виктором.
— Я очень рад, что ты придёшь!
Я улыбнулась в ответ.
Щенячьей улыбкой.
Глава восьмая
В которой Дебора знакомится с тремя чёрными и мохнатыми лапами, путающимися в собственных сетях[3]
На следующий день, покончив с домашкой и половиной книги Фрейда, из которой я узнала, что современные мужчины продолжают тушить костры собственной мочой в память о былых днях, я встала перед зеркалом и попыталась сдержать старый добрый приступ паники.
На кровати валялось всё содержимое моего шкафа, больше похожее на кучу половых тряпок. Ничего общего со вчерашней примеркой.
Я была в гостях у Элоизы миллиард раз. Она живёт на улице Кондорсе в шикарном доме по площади раз в пять больше нашего. Вернувшись из Питомника, она тут же потащила меня к себе в комнату и вывалила из комода всё: трусы, лифчики, майки, юбки — весь гардероб до последнего носка. С самого начала мне было неловко. Я вспомнила о матери, сидевшей в шестнадцати квадратных метрах нашей гостиной, о её аппликациях, ножницах, торчащем кончике языка, пока я тут любовалась дворцовой лепниной. Через сорок пять минут наблюдений за дефиле Элоизы, которая мне даже не предложила поесть или выпить, которая даже не подумала пригласить меня на день рождения Эрванна, я взяла сумку и ушла. Элоиза натягивала колготки, так что у меня было время улизнуть, однако она нагнала меня в прихожей.
— Что с тобой?
— Хорошего вечера.
Эта фраза звучала как жалкий крик о помощи, но у Элоизы точно пупок вместо мозга. Она смотрела, как я ухожу, глазами размером с новогодние шары.
Я не плакала. Мне хотелось только одного: скормить ей её же трусы через ноздри. Ненавижу свою слабохарактерность. Да какая дура согласится помогать подруге выбрать наряд на вечеринку, на которую её никто не звал? Только мазохистка.
Однако в глубине души я была уверена, что кривила душой. Элоиза прекрасно знала, что у меня аллергия на
